Тайны острова Пасхи

― Ладно! Буду следить за ним, не бойтесь... Да что же это, они не замолчат там, на горе?

Товарищ мой снова делает им знаки. Вот уже и ночь.

― Если он откажется, то всегда будет время пустить в ход динамит, а за ним все-таки следить внимательно.

― Понял. Это все?

Неужели он сейчас уйдет, этот вновь найденный друг? Чувство одиночества вновь начинает сжимать мне сердце.

― Капитан... простили ли вы меня?

― Простил ли ― за что?

― За... за ночь во время грозы? Искренний взрыв смеха раздается сверху:

― Знаете ли вы, что она добирается до моей шкуры? ― говорит мой товарищ. ― Я расскажу вам про это в другой раз. Ни в чем не нуждаетесь?

― Нет, спасибо... Ах, виноват: нет ли у вас табаку?..

Мешочек с табаком падает к моим ногам; в нем и листки папиросной бумаги.

― Вам придется высушить их. Я забыл этот мешочек в кармане своих панталон, и вот!..

― Спасибо, и... и если вы не найдете подземного прохода, вы снова вернетесь этим путем, капитан?

― Ну еще бы!

Прозрачная тень скользит по стеклу, по воде, как раз в ту минуту, когда на агатовом небе зажигается первая звезда.

Тогда я, неверующий, бунтовщик, атеист, бросился на колени, посылая самые страстные молитвы к этой блеснувшей звезде...

* * *

В это утро статуя Кириру повернулась, как всегда, но мы не нашли никакой пиши в агатовом гроте. Атитлан не возвратился этой ночью...

Напрасно старался я делать вид, что разделяю беспокойство Эдидеи. Безумная радость жила во мне: они захватили жреца, они скоро придут...

Часы протекают один за другим, сперва слишком медленно для моего нетерпения, затем слишком быстро для зародившегося во мне беспокойства: а что, если они его не захватили?.. если священник, понявший в чем дело, приговорил Эдидею и меня умереть медленной, голодной смертью?..

Но тогда Корлевен вернулся бы через озеро... Вся моя тревога стала жить теперь в моих глазах, наблюдавших за тяжелым жерновом двери, в моих ушах, подстерегавших малейший шорох среди тишины.

Сохранившиеся у меня карманные часы показывали два часа пополудни: ничего нового! Мы с Эдидеей обманули голод несколькими оставшимися от вчерашнего дня плодами. Я увидел, как крупные слезы показались на прекрасных испуганных глазах. Чем успокоить ее? Если бы я даже был уверен, что мы будем спасены, я не мог бы сказать ей, потому что она ― увы, я понял это! ― неспособна нарушить данную ею клятву. Я знал, что, когда придет время, мне придется бороться с нею, чтобы увести ее с собою, и эта приближающаяся борьба волновала меня еще больше.

* * *

Три часа... Ничего!

Ничком на ложе Эдидея беззвучно рыдала в безмерной скорби. Она знала Атитлана; она знала, на что способен он в своей мести, когда месть эту предписывала ему воля его бога. Она всего боялась от него.

Я курил, и волнение моей подруги было так сильно, что она даже не удивилась ни тому, откуда у меня табак, ни моему безразличию к ее горю. Четыре часа!.. Я уже не смотрел больше на дверь, но только на стеклянный конус кратера; все мои надежды были теперь только на появление одного Корлевена.

Табак не мог заглушить судорожного голода. Эдидея следила за мною, пока я шагал взад и вперед, точно зверь в клетке.

И вдруг ― тяжелый скрип, испуганный крик Эдидеи, которая одним прыжком бросилась в мои объятия: каменная дверь повернулась!..

― Гедик!

― Я здесь, Корлевен.

Мы кинулись в объятия друг другу, смеясь, как одержимые, и целуя щеки, мокрые от слез.

За ним ― Гартог, восхищенный и довольный:

― Так значит, вы нашли этот клад? Во сколько вы оцениваете его?

За ним ― Флогерг, сиявший дикой радостью:

― Удачный день, Гедик! Если бы о нем знали эти господа там, во Франции, как задрожали бы они от страха!

Наконец ― Кодр... Проклятье!.. Кодр... я забыл о нем, и я вспомнил об Эдидее!..

Он приблизился ко мне, пристально глядя на нее:

― Поздравляю, Гедик! Все сокровища разом, и ваше и мое. Это называется ― повезло.

Я не мог удержать движения, которым защитил от его пронзительного взгляда бедное, дикое дитя; она была в полуобмороке. Страшные серо-зеленые глаза повернулись ко мне, вонзились в мои глаза взглядом своих темных зрачков... и я почувствовал, как все мысли мои закружились в непреодолимом головокружении.

― Ого, ого! ― сказал он и ограничился этим, отведя от меня свои глаза.

Гартог и Флогерг воздержались от излишних вопросов.

― Ну, так где же клад? ― нетерпеливо спросил Флогерг.

Я показал им на гигантскую статую Кириру:

― Вот дверь.

― Ай!.. Кошка!.. ― сказал Флогерг, снова охваченный суеверием.

Доктор пожал плечами, направился к статуе и стал исследовать надпись на цоколе:

― Как раз то, что мы искали, ― сказал он наконец. ― Я думаю, что эта странная порода действительно существовала и была родоначальником ламы. Как это открывается?

― Одну минуту! ― сказал Корлевен. ― Сперва внесем пленника и закроем дверь, это будет осторожнее.