– Есть одна каюта, которую ты еще не видела, – Хэнк повел Эштон вниз и открыл перед ней дверь. Эштон оказалась в самой красивой из кают, какие она когда-либо видела. С одной стороны солнечные лучи светили в огромные иллюминаторы. С другой – дверь выходила на небольшую уединенную палубу. Стены здесь были не из красного дерева, а имели бледно-желтый оттенок, и от этого каюта казалась удивительно светлой и просторной. На одной из стен висела картина Сезанна, а над камином – Хокни. Середину каюты занимала огромная кровать.
– А это твоя каюта? – спросила Эштон.
– Это твоя каюта. – Хэнк подошел к ней и обнял за плечи. – Я лишь надеюсь, что ты позволишь мне разделить ее с тобой.
– Нам нужно поговорить, – сказал Хэнк, когда они отдыхали после любовной игры. Одевшись, они немного прошлись по палубе, затем сели за столик с бутылкой шампанского, глядя, как над морем опускаются сумерки, а город зажигает яркие огни, напоминающие бриллиантовое ожерелье. Затем они снова вошли в каюту, снова разделись и жадно бросились в объятия друг друга, словно после любовной игры прошло не два-три часа и даже не несколько дней, а годы жизни. Эштон открывала ему не только губы, руки и объятия, но всю себя. Она чувствовала, как его борода касается ее бедер, его губы – ее сокровеннейших мест, силу и страсть Хэнка, когда он снова и снова входил в нее, наполняя такой нежностью, восторгом и любовью, что, казалось, от этого можно умереть.
Хэнк отвез ее на катере на берег около полуночи. Он хотел, чтобы Эштон осталась на яхте, однако она возразила, что не может.
– Ты должна сказать ему.
– После гонок. Я обещала, что буду наблюдать за соревнованиями.
– Мы будем наблюдать вместе. С вертолета.
– Я надеюсь, он проиграет. Надеюсь, что проиграет с треском. – Эштон не ожидала от себя подобных слов. Горечь тона потрясла ее.
Хэнк покачал головой:
– Нет. Пусть Алессандро выиграет. – Он наклонился и поцеловал Эштон. – Он скоро потеряет все остальное, поэтому я надеюсь, что этот сукин сын выиграет гонку.
Алессандро спал в своей комнате, когда пришла Эштон. Отсутствие жены не столь важное событие, чтобы он не поспал свои восемь часов перед гонкой. Стоя в дверях, она смотрела на спящего Алессандро. Темные ресницы отбрасывали тени на его щеки. Эштон вспомнила фотографию маленького мальчика на рождественской открытке, которую он показал ей в ту ночь. Сколько времени прошло с того момента – пять, шесть недель? Странно. В ту ночь она была полна отчаяния. Сейчас полна надежд.
Алессандро пошевелился во сне и прикрыл лицо рукой.
«Я не говорил, что мы, Монтеверди, не приемлем развода, – вспомнила она слова покойного свекра. – Я хотел сказать, что мы не допускаем развода».
Эштон повернулась, закрыла за собой дверь и направилась в свою комнату. Ее свекор умер. А от Алессандро можно откупиться. Она была в этом уверена.
Глава 17
Алессандро ушел до того, как Эштон проснулась. Она собиралась притвориться спящей, пока он будет принимать душ, одеваться и готовиться к гонкам, однако ей не пришлось этого делать. Она спала сном младенца.
Эштон позвонила, чтобы принесли кофе, и не успела она положить трубку, как телефон снова зазвонил.
– Доброе утро, – сказал Хэнк. Он не назвал ее ни «дорогая», ни «любовь моя», ни «мое сокровище». Он умел передать свое отношение к ней, не прибегая к подобным обращениям. – Ты еще в постели?
– Ммм, – лениво промычала Эштон.
– Я тоже, – шепотом проговорил Хэнк. – Я в постели с тобой. – Голос был мягкий, вкрадчивый, волнующий. – Ты чувствуешь, что я рядом с тобой?
– Ммм, – ответила она уже не столь лениво, скорее взволнованно.
Голос Хэнка продолжал звучать в трубке, обволакивая, лаская и возбуждая Эштон. Она снова легла в постель и закрыла глаза. Ее тело чутко реагировало на бархатный голос, у нее сладостно заныло и повлажнело между ног. Эштон выгнулась, несколько раз крепко сжала бедра, и комната словно взорвалась от ошеломительно-жгучего оргазма.
Позже, положив трубку, Эштон кое-как дошла до душа, удивляясь чуду любви и тому, что мужчина даже через расстояние способен передать физическую ласку.
Они наблюдали гонки с вертолета. Внизу блестело море, словно многогранный алмаз. Вода была темно-синей в одном месте, голубой – в другом, голубовато-белой – в третьем. Следы от несущихся лодок тянулись словно мягкие белые ленточки, брызги поднимались вверх и сверкали в пронизанном солнцем воздухе. Хэнк находился рядом и заботливо-нежно обнимал Эштон, отчего ей казалось, что она находится далеко-далеко от всего того, что видит, в том числе и от Алессандро.