Тайны петербургских крепостей. Шлиссельбургская пентаграмма

Редактор прочитал написанную только что строчку: «В пещере тайной, в день гоненья, Читал я сладостный Коран, Внезапно ангел утешенья, Влетев, принес мне талисман…», ― посмотрел на стих, присыпал песком и задумался, подперев голову рукой. Затем вытянул руку и, любуясь перстнями на пальцах, подставил зеленый изумруд массивного золотого перстня лучу пробившегося через плотные шторы солнца. Луч упал на грани изумруда и полыхнул волшебным огнем, преломившимся в зеленой густоте камня и осветившим поэту картины прошлого.

Он опять очутился во дворце графа Михаила Воронцова в Одессе. Старый его знакомец еще по Кишиневу Владимир Федосеевич Раевский встретил его на Приморском бульваре, познакомил с патроном своим генералом Орловым и пригласил на вечер к Воронцову – генерал-губернатору Новороссии. Пушкин тогда пытался найти предлог отказаться от сего мероприятия, но аргумент Раевского, что не увидеть супругу Воронцова, слывущую в высшем свете за одну из лучших дам, преступление, склонил его к согласию. Действительно, все, даже дамы, называли Елизавету Воронцову одной из привлекательнейших женщин двора, и восхищались ее грацией и приветливостью.

– Не нахожу слов, коими я мог бы описать прелесть графини Воронцовой, ее ум, очаровательную приятность в обхождении. Соединяя красоту с непринужденной вежливостью, уделом образованности, высокого воспитания, знатного, большого общества, графиня пленительна для всех и умеет занять всякого разговором приятным. В ее обществе не чувствуешь новости своего положения: она умна, приятно и весело разговаривает со всеми… – продолжал по пути соблазнять его Раевский, пока Пушкин не дал согласие.

Поэт, погруженный в созерцание прошлого, опять вернулся в тот вечер, к той милой беседе и первому знакомству с четой Воронцовых. Мимолетная встреча переросла в крепкую дружбу. Он вспомнил, как перед отъездом из Одессы Елизавета протянула ему перстень. Это было крупное золотое кольцо витой формы с большим камнем красного цвета и вырезанной на нем восточной надписью.

– Александр Сергеевич, – как сейчас он помнил милый и негромкий голос графини, – примите знак моего расположения к вам. Это не просто перстень. Это талисман, подаренный мне гаханом караимов в Крыму, самим Хаджи Бабовичем, – она достала тогда коробочку, в которой лежали два перстня. – Их два одинаковых. Один я оставлю себе. В Крыму есть пещерный город Чуфут-Кале, в котором живут святые люди, маги и кудесники племени караимов. В тайных храмах этого города были сделаны два этих перстня. Ярко-красный камень, вставленный в них, – сердолик со святой для караимов горы Кара-Даг. На нем надпись, сделанная на древнем языке: «Симха, сын святого старца Иосифа, пусть будет благословенной его память». Посвященный поймет, что надпись означает «Радуйся ты, сын святого Иосифа Аримафейского, память его благословенна». Тем самым древние маги причисляют владельца перстня к хранителям знаний Святого Грааля. Я дарю вам его как знак нашего с вами духовного единства.

– Слова святые начертила на нем безвестная рука, – тогда ответил он, целуя ее нежные пальчики в знак благодарности.

С тех самых пор не снимал Александр Сергеевич сей перстень с пальца руки. Талисман открыл ему многое в тайных путях знаний. Перстни эти никогда не спорили, гармонично дополняя друг друга. Вот и сейчас в зеленом свете изумрудного кристалла сердолик вспыхивал яркими красными звездами, складываясь в астральное созвездие, в немыслимый гороскоп, от которого на античном светильнике пифий начинал вспыхивать жертвенный огонь. Александру Сергеевичу такие минуты единства перстней доставляли истинное наслаждение, открывая такие дали, и такие глубины, о которых он и не мечтал.

Рука словно сама взяла перо и быстро начертала на бумаге адрес графини. Затем схватила конверт, сложила лист с посланием, вложила в конверт и запечатала горячим сургучом, приложив к нему дареный перстень. Пушкин помнил, что он и она, получив письмо с таким оттиском, после прочтения сжигали послание сразу. Слишком страшные тайны хранила их переписка. В памяти будто вспыхнули новые строки: «Уж перстня верного утратя впечатление, Растопленный сургуч кипит…»

«Неплохо», – подумал он, выбираясь из тумана воспоминаний и чужой жизни.

– Так что, господа, будем делать с жидовским свитком? – громкий голос окончательно вернул его на башню замка Замостье.

– Я так считаю, господа, что тайна в этом свитке велика, – Лунин опять теребил гусарский ус, – Настолько велика, что жжет руки. Потому я не вправе ее вынести на свет. Особенно в наше непростое время, когда на посвященных началось гонение. Я бы спрятал его до лучших дней.

– Я в чем-то согласен с полковником, – тихо отозвался Раевский, – Хотя можно попытаться поискать ключи к ларчику. Или хотя бы определить направление к разгадке.