Тайны петербургских крепостей. Шлиссельбургская пентаграмма

– Откуда ж он так все подробно знает, на старости-то лет? И память, как у молодого, – с сомнением глядя на ветхого деда, которому теперь можно было дать на вид не более пятидесяти, спросил Продюсер.

– Видите ли, молодой человек, – вежливо обратился к нему второй дед, – Видите ли, тут есть некая, так сказать загадка, некая тайна Шлиссельбургских узников. И не только их. Человек, о котором вы изволите снимать кино, Николай Александрович Морозов, долгие годы в стенах этой крепости изучал вопрос о свойствах пространства и времени и их взаимосвязи. Согласно его первоначальным взглядам, он считал, что временная координата отлична от пространственных, так как по ней мы можем двигаться лишь в одну сторону, – от прошлого к будущему. Именно это свойство, как предполагалось первоначально, позволяет использовать время для измерения скоростей перемещения в трехмерном пространстве. Морозов в начале своего исследовательского пути полагал, что для полного описания физических явлений необходимо выбирать такие координаты, из которых хотя бы одна обладала такими же свойствами, как время, то есть была бы одновекторна в направлении. Я не сложно излагаю?

– Сложно, – буркнул Оператор.

– В более простом виде все укладывается в единственную формулу: «В одну реку нельзя войти дважды».

– Попроще пожалуйста, – не стесняясь, встрял Оператор.

– Время необратимо и течет только в одну сторону. Так считалось всегда и считается сейчас. Однако в процессе познавания мироздания наш герой, или точнее, ваш герой вплотную подошел к понятию и разгадке одного из главных вопросов вселенной. К вопросу, так сказать, единой меры всего. Анализируя, сколько измерений имеет реальный физический мир, Морозов столкнулся с проблемой, какие факты могли бы служить доказательством существования четвертого или более высоких пространственных измерений. И тогда он убедительно показал, что такие факты должны были бы казаться необъяснимыми с помощью известных физических законов, и воспринимались бы как чудеса, вроде проникновения предметов сквозь неповрежденную стену. Установив, что современное ему естествознание такими фактами не располагает, ваш подопечный… Точнее так ― наш подопечный, – он улыбнулся, – обратился к математике, с ее геометрией n-мерных пространств и неевклидовыми геометриями, а также с ее алгеброй, включающей теорию мнимых и иррациональных величин.

– Попроще, – опять забубнил Оператор.

– Извольте господа, – дед, которого уже трудно было назвать дедом, глубоко вздохнул и повторил еще раз: – Морозов понял, что мир не трехмерен. Что кроме высоты, ширины и толщины, грубо говоря, он имеет еще и четвертое измерение. Таким измерением Николай Александрович принял время. Но чтобы доказать саму возможность существования четвертого измерения в качестве инструмента абстрактного, подчеркиваю, абстрактного доказательства, он привлек неевклидову геометрию. Ясно?

– Еще проще, пожалуйста! – взмолился Оператор.

– Евклид, – менторским тоном вернулся к объяснению дед, внешне став похожим на статного лощеного офицера в расцвете лет, – это древнегреческий ученый, который согласно истории математики придумал геометрию на плоскости, то есть ту геометрию, которую в гимназии, тьфу ты черт, в школе проходят в начальных классах. Это понятно?

– Это понятно. Всякие там теоремы Пифагора, – кивнул Оператор, с шумом сглотнув слюну.

– Уже хорошо. Так вот, Николай Морозов пришел к выводу и доказал, что геометрия Евклида описывает лишь идеализированный и неподвижный мир, тогда как неевклидовы геометрии, хотя и не дают фактов о существовании пространства четырех и более измерений, описывают реальное пространство – время в движении. Короче говоря, он абстрактно доказал, что четвертое измерение – это время и оно также находится в прямом и обратном движении, как и любое измерение. Этому же вопросу он в дальнейшем посвятил ряд работ, написанных в Шлиссельбургской крепости, например, «Основы качественного физико-математического анализа» и «Начала векториальной алгебры». Но это вы совсем не поймете. Так же впрочем, как и его работы «Принцип относительности и абсолютное» и «Принцип относительности в природе и в математике». Там вообще полная алхимия, – за столом уже сидел не дедок, а лихой гусар с подкрученными усами, в руках которого даже стакан в подстаканнике смотрелся как кубок, или, в крайнем случае, как хрустальный бокал.

– Ну, вы даете! – восхищенно выдохнул Оператор.

– Николай у нас всегда отличался тягой к точным наукам и философии, – усмехнулся дед, ткнув пальцем в сторону гусара, – к философии больше. Это у них семейное. У него и брат был известным философом и славянофилом, – ответил Дмитрий, которого уже язык не поворачивался назвать ветхим дедом.

– Что, ребятки? Закончили свои картинки снимать? – весело спросил лихой гусар, названный Николаем, – Закончили? Пора и честь знать. Смотрите, солнышко в Неву клонится.

Все заметили, что за окном стало чуть смеркаться, да и чай в стаканах остыл. Редактор озорно свистнул, и Оператор с Продюсером начали спешно упаковывать аппаратуру.