Тайны петербургских крепостей. Шлиссельбургская пентаграмма

Вера Николаевна Фигнер (24.06 (07.07).1852 – 15.06.1942). Из дворян. Училась в Швейцарии в университете. Там вступила в один из русских социалистических кружков. В 1877 году участвовала в самарском, а с осени 1878 до весны 1879 года, в новосаратовском поселении. В 1875 году уехала в Россию для работы в народе. Видя невозможность революционной работы в условиях царизма и неподготовленность крестьянства к идеям социализма и революции, Фигнер после раскола «Земли и Воли» вступила в «Народную Волю». Принимала участие во всех террористических предприятиях партии, а также в ее пропагандистской работе. После 1 марта работала по восстановлению центра партии. Когда в 1882 году вожди «Народной Воли» были арестованы, вся тяжесть работы легла на Фигнер, избегшей ареста. Организовала покушение на Стрельникова, устроила типографию в Одессе. Арестована 10 февраля 1883 года. По процессу 14-ти в сентябре 1884 года была приговорена к смертной казни, замененной бессрочной каторгой, которую отбывала в Шлиссельбурге до 1904 года. Выехала за границу в 1906 году. Она выполняла различные задачи партии эсеров в разных странах. После дела Азефа вышла из партии эсеров.

Основала в начале 1910 года Парижский комитет помощи политическим каторжанам в России. В 1911 году написала брошюру «Les prisons russes».

Вернулась в Россию в феврале 1915 года без разрешения правительства, но благодаря усилиям ее брата, солиста Императорских театров Николая Фигнера, ей удалось избежать репрессий.

После революции жила в Москве, занималась литературной работой.

Сквозь стены двадцатого века
стучитесь бессмертно, слова:
«Я Вера, я Вера, я Вера…
Вы живы еще? Я жива…»

Е.Евтушенко

В. Н. Фигнер: «Как отец, так и мать были люди очень энергичные, деятельные и работоспособные; крепкие физически, они отличались и волевым темпераментом. В этом отношении они передали нам хорошее наследие.»

1876 г. «Над прошлым был бесповоротно поставлен крест. И с 24 лет моя жизнь связана исключительно с судьбами русской революционной партии».

Работа в Саратовской губернии: «Бедный народ стекался ко мне, как к чудотворной иконе, целыми десятками и сотнями; около фельдшерского домика стоял с утра до позднего вечера целый обоз; скоро моя слава перешла пределы трех волостей, которыми я заведовала, а потом и пределы уезда». Вскоре была открыта и первая школа, «собралось сразу 25 человек учеников и учениц… Во всех трех волостях моего участка не было ни одной школы».

«Каждую минуту мы чувствовали, что мы нужны, что мы не лишние. Это сознание своей полезности и было той притягательной силой, которая влекла нашу молодежь в деревню; только там можно было иметь чистую душу и спокойную совесть»

Воронежский съезд

1879 год

М. Р. Попов: «…Одного согласия Веры Николаевны достаточно, чтобы она стала членом организации… предложил ей ехать в Воронеж и приготовить все нужное к приему съезжавшихся на съезд землевольцев.»

1879 года Организация «Народной Воли»

«…Так как я не попала в число лиц, назначенных для организации покушений, которые я одобряла, и так как для меня была невыносима мысль, что я буду нести только нравственную ответственность, но не участвовать материально в акте, за который закон угрожает товарищам самыми тяжкими карами, то я употребила все усилия, чтобы организация дала и мне какую-нибудь функцию при выполнении ее замыслов.»

«Процесс 14-ти»:

«Последнее слово! Сколько значения, и какого значения, этой краткой формуле! Подсудимому дается случай, единственный по необычной, трагической обстановке, и последний, быть может, последний в жизни случай – выявить свой нравственный облик, выяснить нравственное оправдание своих поступков и своего поведения и во всеуслышание сказать то, что он хочет сказать, что он должен сказать и что может сказать.

…Могла ли моя жизнь идти иначе, чем она шла, и могла ли она кончиться чем-либо иным, кроме скамьи подсудимых? И каждый раз я отвечала себе: Нет!»

Н. К. Михайловский: «В чем состояла эта сила, это обаяние, которым она пользовалась, трудно сказать. Она была умна и красива, но не в одном уме тут было дело, а красота не играла большой роли в ее кругу; никаких специальных дарований у нее не было. Захватывала она своею цельностью, сквозившею в каждом ее слове, в каждом ее жесте: для нее не было колебаний и сомнений. Не было, однако, в ней и той аскетической суровости, которая часто бывает свойственна людям этого типа».