Тайны Питтсбурга

Я посмотрел на него. Он почти улыбался, но его немигающий взгляд был все так же сосредоточен на мне, лоб морщился. Затем он встал и пошел к мотоциклу. Я последовал за ним с обломками его очков. Кливленд как мог соединил их, и мы поехали.

Знаю, это правда, что я не пускал Кливленда в свой внутренний мир, который состоял из сплошных секретов. (Хотя «секреты» слишком громкое название для вещей, которые я не мог — нет, которые мне не следовало говорить вслух.) Теперь я все больше и больше сожалею об этой своей скрытности, особенно когда понимаю, что он — ох, Кливленд! — пять раз широко распахивал передо мной двери в свой причудливый мир. Пять раз в то памятное лето я сидел у него за спиной на мотоцикле, с трудом втиснув голову в бананово-желтый шлем, когда-то принадлежавший его сестре. Каждый раз я хватался за железную перемычку позади сиденья, но он гонял как маньяк, лавируя между несущимися машинами, проскакивая на желтый свет, залезая на тротуар, чтобы объехать пробки, так что к концу путешествия мои руки всегда оказывались на его бедрах, я что-то кричал и смеялся ему в шлем. Именно во время этих бешеных, опасных гонок, когда пальцы мои комкали горячую черную кожу его куртки, когда мой шлем ударялся о его, я острее всего чувствовал нашу связь и лучше всего его понимал. Я знал, почему он поступал так, а не иначе. И в мире не существовало ничего, кроме его широкой спины, его смеха и проносящегося мимо Питтсбурга, где стоящие вдоль обочин деревья превращались в короткий, отрывистый свист. Эта скорость, и рев мотора, и окружавшее нас ничто стали самыми пронзительными, глубокими и личными ощущениями из всех, что я испытал в то лето. Тут не было и тени сексуального влечения, которое все портило или углубляло. Был только страх, смешанный со смехом, и мои руки на его бедрах. Мы были друзьями.

Он отвез меня к себе домой, чтобы мы оба смогли принять душ. Кливленду к тому же надо было поменять порванную одежду на что-нибудь другое и найти свои старые очки. Если я до сих пор не описывал обиталище Кливленда, то только потому, что впервые увидел его именно в тот день, когда все казалось новым и по-новому пророчащим беду, когда я был исполнен головокружительным страхом и любопытством. Артур уже заронил в меня некоторое предощущение того, что он сам называл Каса дель Террор, Дом Страха, мрачно намекая на постоянную смену соседей, череду происшествий и пожаров, странных животных, горы немытой посуды и нестиранной одежды.

— Это не дом, — говорил он. — Это взрыв, направленный внутрь.

Дом стоял в небольшом перелеске в самом сердце квартала Беличий Холм, глухой угол возле узкого потрескавшегося проезда, почти неразличимый с улицы. Он мог бы сойти за дом с привидениями, если бы не гигантские трехцветные резные фигуры кота Феликса, Элиса Гуна,[48] мистера Пибоди и Шермана и других мультяшных персонажей. Но его фронтон, странная чешуйчатая башенка, железная ограда, раскачивающиеся ставни придавали облику дома что-то почти человеческое.

— Кто хозяин этого места? — спросил я, слезая с мотоцикла и с трудом стаскивая шлем с головы.

— Кто его знает…

— А…

— Каждый месяц в первую четверть полнолуния я оставляю плату за жилье в маленьком бумажном пакете в конце этой дороги. К утру их уже нет на месте.

Мы поднялись по ступеням и прошли через скрипучую веранду в гостиную. Повсюду: на столах, на полу, в углах комнаты — валялись книги в бумажных обложках. Я бегло глянул на названия: эклектичное собрание, от невыдуманных историй о знаменитых убийцах до Кнута Гамсуна, от сочинений про диеты, гороскопов и комиксов до Воннегута. Мне показалось, что эта странная пестрота отражает многочисленность и разношерстность нынешних и прошлых квартирантов Дома Страха.

— Ты все это прочитал?

— Разумеется. Зачем еще здесь быть книгам?

— И ты их сам купил?

— Я не покупаю книги, — ответил он.

Тогда я еще не знал о волшебном плаще Кливленда, из бесчисленных и бездонных карманов которого он доставал сигареты, консервы, книги и журналы, а иногда даже резиновых змеек или заводные клацающие челюсти, попавшиеся ему на глаза в каком-нибудь магазине. Возможно, ни один из фокусов Кливленда не мог сравниться с тем, как он просадил все немалое наследство, оставленное ему матерью, за шесть лет, не покупая ничего дороже мотоцикла.