Тайны погибших кораблей (От 'Императрицы Марии' до 'Курска')

Боже, сколько глаз будет следить за моим пером - взыскующих, сочувствующих, ненавидящих, умоляющих, требующих... Ведь все это было так недавно, и тысячи людей, переживших "Новороссийск", будут судить мои строки неподкупным судом совести.

Я с надеждой вглядываюсь в косокрышие домики Аполлоновки, прилепившиеся к старинному акведуку. Там живет человек, с которого я начну эту трудную повесть, у которого попрошу взаймы толику его великого мужества. Иван Иванович Кичкарюк, бывший сельский кузнец, старшина 2-й статьи в инвалидной отставке, некогда вертикальный наводчик зенитного автомата на линкоре "Новороссийск", ныне аполлоновский рыбак. Избранник судьбы, он единственный, кто остался в живых из сотен попавших в сердцевину сверхмощного взрыва. Огненный вулкан выбросил его, спящего, вместе с койкой и куском палубы далеко в море...

Аполлоновка - кусочек Неаполя или Ливорно, вкрапленный в тело Севастополя. Амфитеатр красночерепичных беленых рыбацких лачуг пересекает массивная аркада древнего водовода, сложенного отнюдь не рабами Рима, а матросами адмирала Лазарева, дабы шла питьевая вода в морской госпиталь, расположенный на берегу бухты. Люди здесь живут простые - рыбаки, яличники, фуражечники, водолазы, боцманы, рабочие Морзавода. Народ по южному горячий, отчего Аполлоновка издавна снискала себе славу слободы удалой, бесшабашной, чуть ли не разбойной.

Я с ужасом посмотрел, как аполлоновские мальчишки ныряют под винты отходящего катера - такой у них тут жутковатый спорт, - и отправился на поиски дома Кичкарюка. По счастью, хозяин случился поблизости - подкрашивал на шлюпочном причале железный трап. Доброе усталое лицо, крепкая ладонь с обрубками пальцев. Армейские шаровары, заправленные в сапоги, тельняшка. Прихрамывая, Иван Иванович повел меня к себе. Мы взобрались на железнодорожную насыпь, прошли по путям шагов полтораста, пролезли в пролом госпитальной стены и вскоре оказались в небольшом домике, затерявшемся в колючих зарослях у самой железной дороги. Половина домика была отведена под госпитальный склад; в другой половине и квартировал бывший старшина со своей семьей...

В тот предвыходной октябрьский вечер старшина 2-й статьи Иван Кичкарюк сошел на берег, в свое, сам того не зная, последнее увольнение.

Сошел с дружком Иваном Рязановым, старшиной из службы снабжения. И тот не чуял последнего часа (как уйдет он по боевой тревоге в свой склад, так и найдут его там водолазы)...

В конце октября осень в Севастополе только начинает пробовать свои краски: чуть мазнет охрой по кронам каштанов, да почернит и без того черную, переспелую ягоду-ежевику. Есть еще одна верная примета: флотский люд поменяет беловерхие бескозырки на черные. Октябрь - время черных фуражек на флоте...

За пять лет срочной службы Иван Кичкарюк так и не сыскал себе подругу в Севастополе. Не то чтоб девчат не было - немало их приехало заново отстраивать город. Не то чтоб фигурой не вышел - стати бывшему кузнецу не занимать было. А вот сколько танцплощадок обошел - и на Историческом бульваре, и на Матросском, и на Корабельной стороне, - а ни одна из девушек так и не приглянулась.

На линкор вернулись с последним баркасом, в первом часу ночи. Покурили на баке, проверили дневальных: старослужащие блюли порядок на корабле не по долгу - по совести. Жил Иван в первом кубрике. Койки-гамаки висели здесь в три яруса. На самых верхних спали молодые матросы, на нижних - те, кто служил по пятому году. Койка Кичкарюка висела в среднем ярусе. В нее он и забрался. Уснул быстро под привычный хор храпунов...

Проснуться, точнее, очнуться ему довелось спустя неделю. Смерч взрыва выбросил его вместе с койкой и стальным куском палубы в море. В рубашке появился на свет Иван Кичкарюк, в тельняшке родился заново, когда в первородной слепоте, немоте и беспамятстве вынырнул из глубины ночного моря. У него было переломлено левое плечо, раздроблен локоть, оторваны пальцы на правой руке. Череп походил на растрескавшуюся скорлупу придавленного яйца. Оглушенный, контуженный, глаза и уши забиты илом, Иван не видел и не слышал, как к нему подошла спасательная шлюпка. Он даже не почувствовал, как его вытащили из воды... Был в полном беспамятстве. И барахтался, выгребая одной правой, лишь повинуясь неугасшему инстинкту жизни.

В сознание пришел на шестой день - попросил пить, медсестра подала ему чашку, отпил несколько глотков и снова свалился без чувств. В это минутное прояснение он все же успел запомнить лицо девушки. Ему показалось, да он и сейчас считает, что она и есть его главная спасительница.

Медицинская сестра Мария Петровна Бондаренко:

- Взрыв я слышала сквозь сон. Но Севастополь взрывами не удивишь: то учения, то салют, то еще что... Утром иду на работу, смотрю: госпиталь, Аполлоновка - все оцеплено солдатами с винтовыми. Накануне в Севастополь приезжал бирманский президент - ну, может, к нам пожаловал?