Тайны погибших кораблей (От 'Императрицы Марии' до 'Курска')

Матросы в трусах по двору бегают. Опять удивляюсь - может, на рентген привели? Но почему в такую рань?.. Глянула в море, а там... Будто огромный кит в бухту заплыл: длинная широкая туша... Пригляделась, а то не кит корабль перевернутый. Линкор "Новороссийск". У меня сердце так и заныло... Прихожу в отделение - палаты полным-полнехоньки: по два-три матроса на койке...

Для медсестры Маши Бондаренко искалеченный старшина был одним из многих раненых, доставленных с линкора "Новороссийск". Раненые выздоравливали, выписывались, а этот лежал пластом месяц, другой, третий... Его переворачивали на простыне, кормили с ложечки... Он ей улыбался, он бодрился, шутил, а весной, когда встал на ноги и врачи разрешили ему недолгие прогулки во дворе, насобирал букет маков и принес ей в дежурку...

Маша была старше его на пять лет. У нее был жених - рослый и крепкий матрос с подводной лодки. Она сама выбрала свою судьбу: стала женой искалеченного парня с "Новороссийска". И хотя Ивана Кичкарюка выписали на девятый месяц лечения, он нуждался в серьезном уходе. Мучили его сильные головные боли, слышал с трудом: в среднее ухо попал ил... Маша, Марья Петровна, растирала его всяческими снадобьями, разрабатывала левую руку, добывала лекарства, обивала пороги медицинских светил... В давние времена ее старания - каждодневные, из года в год! - назвали бы подвигом любви и милосердия. А для нее, слышавшей громкие слова лишь по радио, да с трибуны профсоюзных собраний, то была обыденная жизнь, которая и по сию пору такой остается...

Когда-то бывший сельский кузнец Иван Кичкарюк подковывал самых норовистых лошадей, отбивал косы, выделывал шкворни, болты, скобы... Теперь же его десница молотка удержать не могла. Кому он нужен такой в деревне? Не захотел возвращаться домой инвалидом. Остался при госпитале, нашлась ему в подсобном хозяйстве работенка - что-то вроде плотницкой: вешалку прибить, тумбочку починить...

Пенсию ему положили 260 тогдашних рублей, то есть 26 нынешних. Однако начальник горсобеса товарищ Громов, узнав, что Кичкарюк работает в госпитале, урезал и без того невеликую сумму вполовину - 13 рублей. Но и это казалось Громову разбазариванием государственных средств. Каждый год вызывал бывшего старшину во ВТЭК на переосвидетельствование. Добился-таки своего: перестал Кичкарюк пенсион получать. "Ты большие деньги в госпитале огребаешь!" - попрекнул "вымогателя" товарищ Громов. Пришел Иван домой и сказал: "Все. Больше никуда ходить не буду. Не выдержу, ударю кого посадят".

Было от чего прийти в отчаяние: из госпиталя Кичкарюка выжил новый завхоз, которому нужен был полноценный плотник. Подыскал Иван Иванович новую работу, а там не берут: плохо слышит. И остался он без зарплаты и без пенсии. И это в такой-то год, когда в семье прибыло - родила Маша девчушку. Тамарой назвали. Махнул рукой Иван на свои недуги и нанялся боцман на портовый водолазный бот. А жена, Мария Петровна, рук не опустила, в одиночку повела войну с начальником горсобеса товарищем Громовым, который целых два года экономил на беспалом старшине государственные средства. Справка об "увечьях, полученных при прохождении воинской службы" - ох, с каким трудом выхлопотала ее Мария Петровна! - исчезла в бумажных недрах горсобеса.

- Куда ни напишу, все в собес возвращается. Товарищ Громов говорит: "Хоть вагон бумаги испиши, все равно мы будем решать". Так два года решал... Пошла я к депутату... Опять мои бумаги к Громову вернулись. Тогда взяла и написала министру обороны товарищу Малиновскому. Тут закрутилось колесо. Горздравотдел занялся. В общем, восстановили: тринадцать рублей в месяц стали приходить... Все-таки облегчение. Жили мы в казенном домике при госпитале...

Как жили, жаловаться она не стала. Тут и так все видно, стоит только окинуть глазом неказистое строение под железнодорожной насыпью, не на улице даже - на Госпитальном спуске. Во второй половине их жилья - продсклад, поэтому всякая подпольная живность нередко объявляется и на кухне Марии Петровны. Дочь моряка, жена моряка, она давно привыкла ко всяким житейским неудобствам. Вот только за Ивана обида брала - кровь пролил, здоровья лишился, кругом прав, а постоять за себя не может. Впрочем, за себя, а порой и за других, стоял он в ходовой рубке. Бывало, шторм, качка валили всех с ног, и тогда хромой и беспалый старшина с "Новороссийска" по многу часов кряду не отходил от штурвала. А на буксире "Дмитрий Донской" в штормовом переходе из Одессы в Севастополь и вовсе больным - с температурой под сорок - нес рулевую вахту.