Тайны политических убийств

Но как это понимать? В чем советскость? Если мы возьмем творчество Бориса Примерова — могучее и тонкое, дышащее природной духовной силой и невероятно нежное, — не найдем и следа конъюнктурности, «подделки под власть». Вот Евтушенко и Вознесенский писали «Братскую ГЭС» и «Лонжюмо», «Казанский университет» и «Секвойю Ленина». У Примерова нет таких стихов. Но нет у него и кукиша в кармане, который держали до поры до времени те, другие. А потом вдруг предстали в диаметрально ином обличье…

Так, может быть, советскость в полном смысле слова — это прежде всего честность, совестливость, искренность, отсутствие корысти и хищничества, которые столь ярко продемонстрировали на сломе времен былые эстрадные лирики?

Он, предпочитавший всегда образно-метафорический язык, избегал прямых и громких деклараций. Однако иногда вырывалось. И вот среди головокружения весенней природы в его строках, где «Буйно зеленеющие птицы / Перышки почистят ветерком, / Снимутся с полей, пойдут кружиться / Над селом, над рощей, над прудом», читаю то, что вырвалось напрямую:

И плевать мне на твое богатство,
Золото, алмаз и серебро,
Звездное космическое братство
Мне дарует вечное перо…

Это вовсе не было бы гарантией бескорыстия, поскольку что-нибудь подобное можно найти в стихах людей отнюдь не бескорыстных, но в данном случае поэзия и жизнь совпадают. И когда я слышу про его «безбытность», про увлеченность книгами, на которые тратил все свои гонорары, про уникальную библиотеку, которую собрал, а с другой стороны — про полное равнодушие к рекламе, или, говоря нынешним языком, «пиару», все более убеждаюсь, насколько искренним и достоверным он был в поэзии своей.

Тер-Маркарьян восхищается:

— Эрудит, энциклопедист! Вы даже не представляете, как он знал русскую историю: добирался до таких глубин, о которых никто в его окружении понятия не имел. Философией всерьез занимался. А знание мировой живописи, той же музыки!.. В софоновском «Огоньке», до Коротича, у него печатались изумительные статьи о русских певцах и художниках. Собрать бы их да издать книгой, другой на его месте так и сделал бы. Но… непрактичный человек.

— А за границей бывал?

— Был. Во Франции, с писательской делегацией. Особых восторгов, впрочем, как от некоторых других, я от него в связи с этим не слыхал. Да и не замечал, чтобы рвался он за границу. В этом тоже соответствовал своим стихам. Писал так, как жил, как чувствовал:

Я Русь люблю! А кто не любит?!
Но я по-своему, и так,
Что слышат всю Россию люди
На песенных моих устах.

Я к Дону вышел.

И отныне
В неподражаемом числе
Необходим я, как святыня,

Одной-единственной земле!

И я не жажду поцелуя,
Я сам, как поцелуй, горю.
И нецелованным умру я,
А может, вовсе не умру.

Гибель, ставшая протестом

Он умер. Но сама смерть его и оставленные им стихи убеждают в том, что Борис Примеров не умрет. Это сейчас вы не слышите о нем ничего по телевизору, не видите его книг, даже, возможно, впервые узнаете, что был такой поэт, хотя его место в ряду выдающихся поэтов Отечества. Просто сейчас на слуху другие имена и стихи. Причины понятны: пока еще далеко не для всех наступило время опамятования.

Однако оно неизбежно придет. И когда отринута будет массированная антисоветская клевета, когда большинство наших сограждан захотят непредвзято увидеть, разобраться, понять, что такое была на самом деле Советская страна — первая в мире страна социализма и как ее уничтожили, без свидетельств Бориса Примерова и трагической его судьбы не обойтись.

Речь ведь не о том, что советская жизнь была беспроблемно блаженной. Были проблемы, и очень серьезные; были трудности, и весьма нелегкие. Он, Борис Терентьевич Примеров, все это видел, переживал. На естественном стремлении людей к лучшему и на доверчивости нашей сыграли враги.

Вы помните, какой чуть ли не всеобщей эйфорией начиналась так называемая перестройка?

— Когда восходил Горбачев, — рассказывает Тер-Маркарьян, — мы с Борей оказались однажды в родном Ростове. И вот в гостях у заслуженного художника РСФСР Александра Сергеевича Кулагина, уважаемого нами человека, фронтовика, смотрим телевизор. Смотрим и восторгаемся: до чего же обаятелен новый лидер страны! Без бумажки говорит, да так увлекательно… А хозяин мастерской, где мы сидим, вдруг обрушивает на нас холодный ушат: «Чему радуетесь? Я художник, физиономист. Прямо вам скажу: это — сволочь. Вы еще попомните меня…»

Ох, действительно попомнили! Осознание коварного, страшного обмана происходило не сразу и не у всех. А финал подчас был трагическим.

Осенью 1991-го, после антисоветского переворота в августе, поэт фронтового поколения Юлия Друнина выдохнет из глубин души: