Тайны политических убийств

В 44 г. Цезарь стал диктатором в четвертый раз, а консулом — в пятый. Положение его казалось бесспорным; новые почести, декретированные сенатом, соответствовали уже не просто царскому достоинству, но открытому обожествлению. Так, теперь во время занятий государственными делами он мог пользоваться не просто курульным, но позолоченным креслом, мог не только носить красные сапоги, как это делали некогда цари Альбы-Лонги, но даже имел право надевать царское облачение. Было постановлено, чтобы дни побед Цезаря ежегодно отмечались как праздники, а каждые пять лет жрецы и весталки совершали молебствия в его честь; клятва именем Цезаря считалась юридически действительной, а все его будущие распоряжения заранее получали правовую силу благодаря тому, что магистраты при вступлении в должность присягали не противодействовать ничему из того, что постановит Цезарь.

Цезарю определялась почетная стража из сенаторов и всадников, причем сенаторы должны были поклясться охранять его жизнь. Во всех святилищах и публичных местах совершались жертвоприношения и посвящения Цезарю; по всей Италии, в провинциях и во всех государствах, которые состояли с Римом в дружбе, устраивались в его честь различные игры. Месяц квинтилий переименовался в июль, и, наконец, Цезарю посвящался ряд храмов. Все эти почести было решено записать золотыми буквами на серебряных колоннах, поставленных у подножия Юпитера Капитолийского.

Таким образом, фактическое обожествление Цезаря не вызывает особых сомнений. Стремился ли сам Цезарь к тому, чтобы его считали богом еще при жизни, или он все же оставался в рамках традиций и не терял политической рассудительности и такта? Видимо, идея обожествления — всего лишь оборотная сторона страстной мечты Цезаря о царской диадеме.

Решения (или декреты), осуществлявшие «обоготворение» Цезаря, были приняты, как и свидетельствуют источники, еще при его жизни, но их осуществление началось лишь после его смерти. В этом по существу нет противоречия: возможно, что все принятые постановления были рассчитаны именно на будущее. Подобная практика вполне «вписывается» в историческую обстановку и в свойственные той эпохе представления. Собственное поведение Цезаря и оказанные ему почести как бы предполагали подобную форму апофеоза, тем более что уже существовало и было распространено мнение относительно того, что государь, который был хорошим правителем, а не тираном, заслуживает посмертного обоготворения (апофеоза).

Начинают все чаще возникать разговоры о Цезаре и царском венце, причем ближайшее окружение диктатора своими иногда чуть ли не провокационными действиями давало достаточно серьезные основания для подобных слухов и разговоров.

Так, например, кто-то из тех, кто особенно поддерживал слух о стремлении Цезаря быть царем, украсил его изображение лавровым венком, обвитым белой лентой. Трибуны Марул и Цезетий разыскали этого человека и арестовали его под тем предлогом, что они этим делают нечто угодное Цезарю, который уже и раньше протестовал, если о нем говорили как о царе. Цезарь реагировал на этот инцидент вполне спокойно, и, только когда при его возвращении из Альбы в Рим он был у городских ворот снова приветствуем как царь и когда народные трибуны снова разыскали инициатора этих приветствий и арестовали его, он, «потеряв терпение», выступил перед сенатом, обвинив трибунов в том, что они коварно навлекают на него подозрение в стремлении к тирании, и заявил, что считает их заслуживающими смерти, однако ограничивается лишением должности и удалением из сената.

Отрешение от должности трибунов, власть которых всегда считалась священной и неприкосновенной, произвело крайне неблагоприятное впечатление. Вскоре после этих событий Цезарь был провозглашен диктатором без ограничения срока. Началась подготовка к парфянской войне. В Риме стали распространяться слухи о том, что в связи с походом столица будет перенесена в Илион или в Александрию, а для того, чтобы узаконить брак Цезаря с Клеопатрой, будет предложен законопроект, согласно которому Цезарь получает разрешение брать себе сколько угодно жен, лишь бы иметь наследника.

Новый инцидент, как будто подтверждающий монархические устремления и «замашки» Цезаря, произошел 15 февраля, во время празднования Луперкалий. Марк Антоний, который был не только консулом, но и магистром, во время игр подбежал к Цезарю и хотел увенчать его голову диадемой. Раздались довольно жидкие и, как пишет Плутарх, заранее подготовленные аплодисменты. Когда же Цезарь отверг диадему, то рукоплескал весь народ. Эта игра повторялась дважды, и Цезарь, учтя реакцию присутствующих, отдал распоряжение отнести диадему в Капитолий, в храм Юпитера.