Читаем Тайны (Продолжение рассказа 'Ошибки') полностью

Хотя я с трудом избавился от суда и следствия, зато мою квартиру, ставшую столь несчастным образом всем известной, до того осаждали, что я непременно пришел бы в отчаяние или даже сошел бы с ума, если бы не был уже испытан и приучен ко всякого рода передрягам во время моих многочисленных опасных путешествий. Ко мне стали являться барышни, привыкшие получать все скоро и дешево, а за ними страстные постоянные покупательницы модных товаров на аукционах с требованиями, чтобы я тотчас доставил им турецкую шаль. Всех назойливее оказалась Амалия Симсон, преследовавшая меня с просьбами, чтобы я написал золотыми чернилами на груди ее спенсера из красного кашемира еврейский сонет, ею самой сочиненный. Другие люди различного состояния приходили посмотреть на мои восковые пальцы или поиграть с моей косой, или послушать, как говорит по-гречески мой попугай.

Молодые люди с осиными талиями, громадными, как башни, шляпами, казачьими шароварами и золотыми шпорами приходили со своими лорнетами и смотрели сквозь них, как будто желая проглядеть стены. Я знаю, кого они искали; многие из них безо всякой утайки самым нахальным образом спрашивали прямо о прекрасной гречанке, как будто порученная мне княжна была предметом для зрелищ, выставляемым напоказ праздной толпе. Да, противными, очень противными показались мне эти молодые люди, но еще противнее были для меня господа, таинственно подходившие ко мне и заводившие со мной мистические речи о магнетизме, сидеризме, волшебных союзах, основанных на симпатии и антипатии, и тому подобном, и делавшие при этом удивительные жесты и знаки, чтобы выдать себя за посвященных, причем я решительно не мог понять, чего им от меня нужно. Лучше других еще были те, которые чистосердечно признавались, что пришли попросить меня погадать им на кофейной гуще или по руке... Это было безбожное нашествие, настоящий дьявольский шабаш в моем доме. Наконец удалось мне ночью, в дождь, убраться оттуда и переехать на другую квартиру, которая удобнее, лучше расположена и более соответствует желаниям княжны или, вернее сказать, будет им соответствовать, так как в настоящее время я здесь один. Моего настоящего адреса не узнает никто и всего менее вы, потому что от вас я не ожидаю ничего хорошего.

А кто, кроме вас, виноват во всем этом? Ведь это вы выставили меня перед публикой в таком двусмысленном положении, что она сочла меня за страшного кабалиста, живущего в странной связи с каким-то таинственным существом.

У вас почтенный отставной канцелярский заседатель оказывается колдуном - что за бессмыслица! И что вам за дело, милостивый государь, до тех волшебных отношений, в которых я состою с моей княжной? Если у вас и есть небольшой талант для того, чтобы сочинить в случае крайней надобности какой-нибудь рассказ или повестушку, то у вас совершенно нет необходимого рассудка и высших познаний, чтобы понять хотя бы единое слово, если бы я снизошел до сообщения вам тайн того союза, который не считал недостойным для себя первый из магов, сам мудрый Зороастр. Нет ничего легче, милостивый государь, как проникнуть, подобно мне, в бездонные глубины божественной кабалистики, из которых есть доступ к высшему бытию, подобно тому, как состояние куколки дает средство обратиться в порхающую бабочку. Но... я обязан никому не доверять моих кабалистических знаний и отношений и потому умалчиваю о них и перед вами, так что вы должны считать меня отныне лишь за простого отставного канцелярского заседателя и опекуна прекрасной знатной девушки. Для меня было бы очень неприятно и тяжело, если бы вы или кто-либо другой узнали, что я теперь живу на Фридрихштрассе, недалеко от Ивового моста, дом номер 99.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы

Том 5 (кн. 1) продолжает знакомить читателя с прозаическими переводами Сергея Николаевича Толстого (1908–1977), прозаика, поэта, драматурга, литературоведа, философа, из которых самым объемным и с художественной точки зрения самым значительным является «Капут» Курцио Малапарте о Второй Мировой войне (целиком публикуется впервые), произведение единственное в своем роде, осмысленное автором в ключе общехристианских ценностей. Это воспоминания писателя, который в качестве итальянского военного корреспондента объехал всю Европу: он оказывался и на Восточном, и на Финском фронтах, его принимали в королевских домах Швеции и Италии, он беседовал с генералитетом рейха в оккупированной Польше, видел еврейские гетто, погромы в Молдавии; он рассказывает о чудотворной иконе Черной Девы в Ченстохове, о доме с привидением в Финляндии и о многих неизвестных читателю исторических фактах. Автор вскрывает сущность фашизма. Несмотря на трагическую, жестокую реальность описываемых событий, перевод нередко воспринимается как стихи в прозе — настолько он изыскан и эстетичен.Эту эстетику дополняют два фрагментарных перевода: из Марселя Пруста «Пленница» и Эдмона де Гонкура «Хокусай» (о выдающемся японском художнике), а третий — первые главы «Цитадели» Антуана де Сент-Экзюпери — идеологически завершает весь связанный цикл переводов зарубежной прозы большого писателя XX века.Том заканчивается составленным С. Н. Толстым уникальным «Словарем неологизмов» — от Тредиаковского до современных ему поэтов, работа над которым велась на протяжении последних лет его жизни, до середины 70-х гг.

Антуан де Сент-Экзюпери , Курцио Малапарте , Марсель Пруст , Сергей Николаевич Толстой , Эдмон Гонкур

Языкознание, иностранные языки / Проза / Классическая проза / Военная документалистика / Словари и Энциклопедии