Тайны Римского двора

Один историк рассказывает, что при наступлении выборов 1491 года в Риме было до пятидесяти тысяч проституток. Улицы и перекрёстки наполнились ворами и убийцами, разбойники грабили дороги, так что кардиналы, прежде нежели съехаться на собор, должны были для ограждения своих роскошных жилищ от грабежа поместить в них солдат, а около дворцов расставить пушки. Как только собор был открыт, все улицы в кварталах, ближайших к Ватикану, были заняты кавалерией и пехотой и все выходы были заложены громадными брёвнами.

Теперь факты изменились, но страсти остались те же, в такой степени ещё испорчены нравы, обычаи и привычки народа, который в продолжение стольких столетий учился только злу у своих наставников.

Однажды пришлось остановить выборы, потому что число убийств, открыто совершавшихся на улицах Рима, возросло до ужасающей цифры: 182 в столь короткое время. Впрочем, грабёж составляет как бы часть церемониала при выборах.

Кардинал Оттобони, один из кандидатов на папство, для ускорения своего избрания вздумал заставить кардинальских прислужников, лакеев и чернорабочих ограбить его келью, но был, однако, настолько предусмотрителен, что припрятал заранее самые драгоценные вещи. Это было как бы предзнаменованием его успеха. Подобные случаи грабежа повторялись при восьми избраниях. По смерти одного папы лакеи Ватикана и родственники усопшего крадут всё его движимое имущество, так что камерлингу приходится обыкновенно внести в опись только жалкие остатки.

Когда доложили донне Олимпии, что собираются грабить келью её кардинала, она отказалась спасти что-либо и воскликнула:

— Чтобы видеть его папой, я готова пожертвовать даже собой.

Собор вовсе не имеет того достоинства, которым стараются окружить его; всякое искушение имеет к нему доступ, для достижения цели употребляются самые подлые, самые низкие средства; существует даже особый язык, имеющий специальные выражения для всех их интриг и проделок.

Это род французского арго, воровского жаргона.

Самые серьёзные историки и самые поверхностные хроникёры, все сходятся на том мнении, что нет в мире места, где бы тайны, притворство, плутовство и подлог царствовали с большим искусством, чем на соборе.

И Рим осмеливается скрывать весь этот мрак, всю эту ложь под личиной света и истины, называя её наитием Святого Духа. Для римских граждан эта неподвижность пагубна. Чем долее продолжается собор, тем яростнее становятся происки, тем сильнее интриги, старающиеся по крайней мере помешать другим, если сами не могут достигнуть цели. Рим с ужасом видел, что со дня смерти Пия VIII прошло уже шестьдесят четыре дня, и всякий спрашивал с беспокойством, когда же придёт конец этому тяжёлому и неопределённому положению.

Во время собора прелаты, религиозные общины, кающиеся и монахи молятся, служат обедни, совершают крестные ходы, моля Бога о даровании им папы, который был бы достойным преемником апостола!

Эти мольбы редко бывали услышаны.

Накануне 2 февраля 1831 года в Риме разнёсся слух, что кардиналы сошлись наконец в выборе папы, назначение которого произойдёт завтра, и все называли кардинала Мора Капеллари, родившегося в Болонье и рукоположенного Львом XII в 1825 году; ему было шестьдесят шесть лет.

Так же как и в день похорон, народ толпился перед Квиринальским дворцом, заречное население по обыкновению было там особенно многочисленно; все повторяли имя нового папы; но когда его объявили с балкона Квиринала, то его приняли без всяких изъявлений радости: в этом выборе, как и в выборе Пия VI, Пия VII, Пия VIII и Льва XII, была видна рука ревнителей, этих орудий иезуитского ордена — бича всего католического мира. Рим видел, что над ним снова будет тяготеть их иго, и отчаялся добиться каких-либо общественных или политических улучшений.

Множество всевозможных курьеров было разослано во все стороны, так же как и после смерти Пия VIII; волнение в городе, множество экипажей и всё монсеньорство, спешившее во дворец, посольства и толпа духовных лиц, собравшихся со всех концов города, возвещали, что скоро приступят к обряду поклонения. Только донна Олимпия и Памфилио радовались; монсеньор, которому грозили общественным мнением, отвечал: «Сегодня мы деньгами создали религию, завтра религией создадим деньги». Но будущее готовило им обоим горькие разочарования.

3. После собора