Тайны Римского двора

Это был улей, где всё так и кипело деятельностью.

В этом возбуждённом состоянии язык работал не менее рук, и монастырские сплетни никого и ничего не щадили. Тут много говорилось о великолепном убранстве собора Святого Петра и часовен Ватикана во время Святой недели; это великолепие имеет действительно нечто величественное. Ум, душа, воображение не в силах противостоять его очарованию. Римская Церковь и глава его, папа, являются в это время перед народом, окружённые ореолом добродетелей, возбуждающих всеобщее уважение и энтузиазм. Чем сильнее поражает нас величие этого зрелища, тем более сожалеем мы об утрате того почти божественного могущества, которое папы под влиянием суетных страстей не сумели сохранить над народом. В течение всей Святой недели изображаются Страдания Господни, торжественное шествие Бога-человека в Иерусалим, Его распятие на Голгофе и славное Воскресение; но все эти церемонии Святой недели далеко не так умилительно действуют на душу, как это можно было бы предполагать; нельзя даже сказать, чтобы они возбуждали в зрителе религиозное чувство.

В Евангелии всюду, даже в победе, проглядывает смирение и покорность; плач и стенании устраняют мысль о суетной пышности, только у открытого гроба слышится пение радостных псалмов и возносятся хваления Богу. Чтобы достойно почтить эти божественные события, надо было вникнуть в наставления, преподанные нам учением Христа Спасителя.

Между тем римская Церковь никогда не является перед народом, окружённая таким тщеславным великолепием, такой роскошью, как на Святой неделе при изображении страданий Христа Спасителя: Его ночного бдения в саду Гефсиманском, этой агонии, когда кровавый пот градом катился с Его чела, предательств Его ученика и всех мук, которыми был устлан путь Сына Божия во время Его шествия на Голгофу под бременем креста.

La Santa бывает для римской Церкви днями самых сильных страданий, но вместе с тем и самых больших радостей. В это время совершаются таинства искупления и евхаристии, столь тесно связующие человека с божеством; на этих основах утверждено учение Христа Спасителя до скончания века.

Какой больший предмет для торжества может иметь Церковь? И достаточно ли всей её роскоши, чтобы достойно почтить все эти великие события!

Радость Церкви вполне законна, но эта расточительность церковного добра ради удовлетворения человеческого тщеславия, эта пышность, столь ничтожная перед величием Божиим, не оскорбляют ли уже то, что Церковь желает почтить?

В четверг и пятницу Страстной недели совершаются церемонии в память тех дней, когда Спаситель умер на кресте, молясь за своих врагов.

В Великий четверг папа всходит на кафедру и произносит буллу, отлучающую от Церкви всех еретиков, кидая затем вниз зажжённый факел с провозглашением анафемы.

Какое странное перетолковывание доброты Христа Спасителя, простившего на тайной вечери того, кто должен был предать Его!

Что касается омовения ног, то этот трогательный пример смирения, данный Спасителем своим ученикам, утратил в церемониях римской Церкви своё прежнее высокое и святое значение.

Папа без мантии и в переднике омывает ноги двенадцати иностранным священникам, которые сидят на высокой скамье в белых камлотовых одеждах с упадающими капюшонами; одеяние это называется апостольским.

Правая нога у священников обнажена и чисто вымыта; папа обмывает её, а старший кардинал или один из самых древних епископов святейшей коллегии вытирает её полотенцем, которое ему подаёт мажордом. Затем казначей от лица папы даёт каждому священнику по золотой и серебряной медали, весом в одну унцию, папа же возвращается на своё место, снимает передник, и самый благородный из присутствующих мирян подаёт ему воду вымыть руки, и кардинал епископ держит наготове полотенце; затем папа в сопровождении кардиналов удаляется в свои покои.

Есть ли что-либо схожее между этим торжественным представлением и евангельским преданием?

Тринадцать священников, которые в течение всего этого дня называются апостолами, идут в залу, где их ожидает роскошная трапеза; папа подаёт им первое блюдо и наливает первый стакан вина, раздавая при этом милости и привилегии. Во время трапезы вместо обычных духовных чтений папский проповедник говорит проповедь.

В это же время кардиналы садятся за обед, несравненно более изысканный и великолепный, нежели обед апостолов.

Длинный стол весь уставлен пирамидами, статуями, замками, зверями из раскрашенного сахара на больших блюдах. Первое место за этим столом занимают папские родственники, которым священники подвязывают под подбородок маленькие салфетки; лакеи подают им суп и другие блюда по порциям.

После обеда кардиналы отдыхают в обширной и красивой зале до начала вечери в Сикстинской капелле; за этой службой они поют псалмы, необыкновенно мрачным напевом.

Когда папа сам не может совершать омовения ног, то поручает это старшему кардиналу.