Далее время сжалось, сбилось в короткие, задыхающиеся мгновения, в торканья мотора, в частые толчки пульса. Снежная пыль вскипала на ветровом стекле, она принялась хлестать, стегать машину искрящимися хвостами. Позади пропал освещенный участок набережной – стало темно. Мимо мчали холмистые берега, пролетела освещенная, разграфленная стекляшка судоверфи, склон Ярилиной горы с кладбищем на боку и темным погостом… Впереди, далеко за окраиной города, замерцала ведьмина Лысая гора – единственный в окрестностях безлесый холм….
Михаил тронул штурвал – река покачнулась, пропала внизу, зато Лысая гора, без огней, надвинулась черным (показалось, рогатым) лбом…
…Кроткая, с выжженными проплешинами трава стлалась, ложилась под ветром на холме до самого откоса, до реки. Клязьма стальной полосой отделила зеленый горб Лысой горы от ровной, выглаженной пажити на противоположном, низком берегу.
– Ми-и-ишка! Ми-и-иш!.. – в рощице за спиною Ирин голос. Зовет, ищет… Зовет, ищет… Сейчас выйдет, а я… Она говорит – перетрушу, не съеду с горы, а я – съеду! У моего велика – новые тормоза, крепкие, такие – выдержат.
– Мишка, ты что? Брось! Миш!..
Миша оглянулся: вышла! – сунул ногу под раму (через раму еще не получалось, ноги не доставали до педалей), нажал на тормоз что было сил, и – осторожно, на самой малой скорости, направил велосипед вниз.
Пришпоренный, велосипед тут же сорвал Мишкины ноги с педалей. Мишка отпустил руль, схватился обеими руками за раму…. Но велосипед, как заговоренный, не падал – он несся, набирая разгон, к близящейся линии, за которой кончался пологий спуск и начинался резкий, намытый рекою, обрыв. Мишка, как гимнаст, изогнулся, с неожиданной для себя силою поймал оглашенно вертящуюся педаль, нажал на нее, – лязгнув, тормоза полетели, – сзади раздался хруст; они стали пересчитывать, выбивать спицы, – теперь педали свободно вращались в любом направлении…
– Ми-и!!!… – донесся до него испуганный крик.
Линия обрыва налетела… И вдруг показалось, что время встало. Он спокойно, неспеша, сгруппировался, оторвал в броске ноги и, оттолкнувшись от велосипеда, боком, по касательной, нырнул в песочный склон.
Время, разогнавшись, закрутило колесами.
Лежа, чувствуя, что кровь сочится по разодранным вдрызг штанам, Мишка наблюдал, как велосипед, птицей, очертив параболу, шмякнулся, подняв в небо фонтан черной воды, у самого берега, в затянутой тиною, зловонной заводи. Из воды торчал теперь забрызганный грязью руль.
– Мишка, Ми-ииш… ты жив? – услышал он над собою плачуший Ирин голос.
– Ира… – Миша попытался встать, но ойкнул от боли и снова сел. – Ира, а я все-таки смог… Слышишь, Ир?..Получилось!..
Не помня себя Михал рванул штурвал и резко свернул, – машина, взвыв, теряя управление, боком завалилась, ухнула вниз и влево, в тошноту, к летящей навстречу границе берега…
Затем, рубанув колесами наст на откосе, выправилась и вновь взмыла вверх в ночь, к звездам и ушербной, удивленной луне…
– Чуть не залетел в гости к лунному старику… – скрипнул зубами Михаил, поворачивая победно ревущий самолет к Ярополчу….
Вскоре машина его покатилась по льду у причалов. И, не рассчитав силу пробега, она прорвалась сквозь кусты ивняка, прямо к вязу, который проскоблил веткою по корпусу и сорвал фару… Пропеллер отсек ветку и остановился. Стало тихо….
Михаил опустил руки на колени, уткнулся головой в штурвал и замер…
– Ми-и-ша… – вдруг послышалось с набережной.
Михаил приподнялся… Соскочил с самолета на снег. Там, под фонарями, металась тень…
– Ира? Ты?
– Ты… жив?..
Михаил обнял плачущую Ирину.
– А помнишь… – сказал он, – мы ведь говорили тут: что на небесах свяжется, на земле не развяжется…
– Помню… А ты простишь меня?..
Троллейбус на юго-запад
Этот рассказ начат в 1987 году, перед окончанием Университета (временно́е эхо
– XVIII век).Одно сказанное шепотом слово может взорвать Вселенную.