Тайны русской дипломатии

Не успел Стрельников сказать и слова, как загремели выстрелы! Китайцы били в упор. Стрельников и Буйневич были убиты первыми. Пока наши солдаты заряжали автоматы, по ним ударили из засады. Командование уцелевшими принял младший сержант Бабанский. В его распоряжении, вместе с подошедшими на помощь, было всего десять человек, но зато с ручным пулеметом, — и они приняли бой. Потом к месту сражения прибыла группа пограничников во главе с командиром соседней заставы Бубениным. Он зашел на бронетранспортере с тыла и открыл шквальный огонь. Но китайцы перегруппировались и подбили бронетранспортер. Раненый Бубенин успел выскочить из горящей машины и продолжал руководить боем.

Когда китайцы отступили, оказалось, что наши потеряли 32 человека убитыми и 14 ранеными. В группе Стрельникова погибли все, кроме одного солдата: китайцы добивали его штыком, но он прошел в миллиметре от сердца. Многие другие тоже были добиты штыками или выстрелами в упор. А у нескольких ребят лица изуродовали до неузнаваемости.

Само собой разумеется, о случившемся тут же сообщило ТАСС, а Советское правительство направило в Пекин ноту протеста, в которой, в частности, предупреждало, что «оставляет за собой право принять решительные меры для пресечения провокаций на советско-китайской границе».

Китайцы это предупреждение проигнорировали и 15 марта снова ринулись на Даманский. На этот раз бой был более серьезным, с применением танков и артиллерии. Семь часов сдерживали пограничники натиск регулярных частей китайской армии. Во время этих боев наши потеряли 16 человек, в том числе полковника Леонова, только после этого было принято решение о применении более мощного оружия. К Даманскому подтянули дивизион установок «Град» (практически это усовершенствованные легендарные «катюши») и так долбанули по острову, а заодно и По противоположному берегу, что там не осталось ничего живого. После этого китайцы угомонились и на Даманский больше не лезли.

Но провокации на этом не закончились. Пронюхав о том, что разрешение на открытие огня пограничники получают не откуда-нибудь, а непосредственно из Москвы, да еще от руководства ЦК КПСС, а на это уходит много времени, китайцы решили воспользоваться этой люфтпаузой и попробовали прощупать нашу границу на Памире, в районе под названием Жаланашколь. 15 августа 1969 года они перешли границу и заняли так называемый спорный участок. Они думали, что, пока русские будут запрашивать разрешение Москвы на контратаку, их солдаты успеют закрепиться и как следует окопаться.

Не тут-то было! Командир стоявшего неподалеку полка, не запрашивая никаких указаний и разрешений, такого врезал дрозда обнаглевшим от безнаказанности китайцам, что те драпали чуть ли не до самого Пекина, оставив на поле боя десятки трупов и множество оружия.

После этого стрелять китайцы перестали, ограничившись воплями через громкоговорители и всякого рода мелкими пакостями. Это — на границе. А в Пекине готовились к большой бойне: живой силы в Китае было предостаточно, да и атомная бомба имелась в наличии. На стенах домов висели плакаты с недвусмысленной надписью: «СССР — наш враг!» Любимый вождь Мао Цзэдун открыто заявил, что «русские являются еще более опасными врагами, чем американцы». А в расклеенных повсюду дацзыбао опьяненные яростью хунвейбины писали: «Довольно! Довольно! Довольно! В наших сердцах клокочет вся старая и новая ненависть! Мы не забудем о ней ни через сто, ни через тысячу, ни через десять тысяч лет. Мы обязательно отомстим. Когда настанет это время, мы сдерем с вас шкуру, вытянем из вас жилы, сожжем ваши трупы и прах развеем по ветру!»

И вот в этой обстановке, впервые после вызванного культурной революцией перерыва, на землю Китая ступили советские дипломаты. Задача у них была очень и очень непростая: во-первых, урегулировать пограничные споры и, во-вторых, не дать разразиться широкомасштабной войне. Инициатива переговоров исходила от Москвы, и первым этот шаг сделал отнюдь не генсек Брежнев, а глава правительства Косыгин.

Сразу же после окончания боев на Даманском Алексей Николаевич вызвал одного из сотрудников, который хорошо владел китайским, и попросил позвонить по «горячей линии» в Пекин. Он сказал, что хотел бы поговорить с главой правительства Чжоу Эньлаем. Какой-то дежурный клерк, который еще несколько лет назад сомлел бы от счастья, что беседует с такой высокопоставленной особой, бесцеремонно процедил в трубку, что «с советскими ревизионистами нам разговаривать не о чем». Косыгин все понял и попросил позвонить еще раз, подчеркнув, что он хотел бы поговорить не с рядовым сотрудником, а с человеком, который полномочен принимать решения на государственном уровне, то есть с главой правительства Чжоу Эньлаем. Ответ зарвавшегося клерка был еще более жестким и наглым.