Тайны русской души. Дневник гимназистки

На другой день после выписки (он) днем был на телеграфе, сказал, что плеврит у него был. А вечером снова пришел: поправлять телефон – вместо Анатолия («ему хотелось пойти в город…»).

– Ната свободна, они гуляют, – это объясняю я.

Мельком узнал, что у меня «льгота». Это сказала Мария Раймундовна, когда он «провожал нас до своего дома» – после дюжины продиктованных мне депеш…

И вот в воскресенье (19 мая) – из-за продовольственных книжек, когда я шла (за ними) на станцию, – увидела издали, что Ощепков с Якимовым идут навстречу. Я свернула к Рубановым, и мы не встретились. Зато, когда, отбыв снова у Рубановых и у Марии Раймундовны, я шла домой, встречаю его (Ощепкова) – у Филимоновского дома…352

8/21 мая, вторник

Продолжаю.

Издали (Ощепков) улыбается:

– Здравствуйте, Нина Евгеньевна! Вы откуда?

– Была на (телеграфной) станции.

– А я из (Александровского) сада.

– Я видела, как вы прошли. Мы немного не встретились…

Рассказываю, где – ибо выражено крайнее любопытство.

– Я там посидел, почитал, прошелся… Я… там думал вас увидать… А вы куда сейчас?

– Домой.

– Не ходите домой! Пройдемте лучше в сад?

– Нет, и не подумаю. Я обедать пойду…

– А вы завтра пообедайте – за сегодняшний день, право, а?..

– Нет.

– Я провожу вас немножко…

– Ну – ладно. А в сад не пойдем сегодня. Вам надо пойти домой и лечь. Будет – погуляли! А то температура прыгнет…

– Ну нет – я соразмерил…

– Это будет видно. Во всяком случае, сегодня не пойду. Вот завтра – другое дело. А вы – домой и в постель!

– Ну нет, не лягу! Возьму книжку (Байрона нашел), шинель – и пойду в (Александровский) сад… Лаптевскую дачу знаете?.. Там хорошо! На земле устроишься…

– Вот, вот! Самое «разумное», что вы могли сделать – на другой день по выздоровлении! Это – «очень хорошо»!.. Как же я после этого могу вам доверять?.. «Соразмерил», говорит, а сам после плеврита – на сырую землю!..

– Там сухо…

– Теперь-то?!

– Да, право же, высохло!..

– Знаю я весеннюю «сухость»… Что захотели нажить?

– Я и не то перенес, да обошлось…

– А что?

– Воспаление (легких)…

– Не удивите – у меня три было…

Довела до того, что дал честное слово, что не будет ложиться на землю, что не лежал еще, а только «собирался»… Дошли до угла (улиц) Спасской и Владимирской. Прощаемся.

– А завтра что будете делать?

– Я ведь гуляю. В (Александровский) сад пойду.

– А когда?

– Часов в одиннадцать.

– Так вы в это время там бываете?

– Да…

– Так ведь и я прилечу?!.

– Это – ваше дело, – смеюсь.

– Нина Евгеньевна, я приду?

– Да мне-то что?!

– А где я вас там встречу?

– Это еще что? Форменное свидание?

– Да… Так ведь как же: я буду знать, что вы – в саду, и не найду, а?..

Молчу. Мне смешно.

– Мы встретимся с вами на берегу…

В шутливом тоне рассказываю об этом тете и Кате, Зине (сестре). И подробно – Лиде (Лазаренко), так как сижу у нее вечер.

– Ты пойдешь! – говорит она, когда я нерешительно замечаю:

– Наглупила немножко…

– Ты пойдешь!.. Фу, какая ты эгоистка стала! Думаешь, он не получит от тебя то, что ему надо? И ты развлечешься. Только не будь «зимой»! Слышишь? Сделай ваши отношения дружескими. Только – не холодными. Не отталкивай!..

– Почему ты думаешь, что я – «холодная»?

– Я не видала тебя с другими, но, судя по некоторым твоим рассказам и по тебе, ты так замаскируешь себя, что со стороны никогда и не подумаешь, что в тебе есть что-то теплое…

Ты можешь перемаскироваться даже. У тебя есть такая тенденция…

И я была такая дура, что пошла! Наделала себе беспокойств только…

Отправилась в половине одиннадцатого, зашла в (Казенную) палату, поговорила с папой, повидалась с Зинаидой Александровной Куклиной…

Прихожу в (Александровский) сад. Издали вижу – (Ощепков) встает со скамейки и безнадежной походкой отправляется к ротонде и в глубину сада. Я – около изгороди. На перегородке встречаемся. Обходим сад. Сидели то на берегу, то в глубине. Бинокль с ним. С ним же – и два номера журнала, издающегося в Перми-II телеграфистами.

– Сл'aбо, – говорю.

Соглашается:

– Это можно интереснее и ярче написать. Напишите, пошлите туда, а?

– Почему это вы мне предлагаете?

– Да вы можете.

– Из каких это таких моих речей вы заключили?

– Не знаю. Я чувствую. С вашим даром слова… Опишите телеграф… какое впечатление он на вас произвел, о жизни этой… Критику на всё… О развитии…

– Нет, не буду писать.

– Я вот послал, так не знаю…

У меня были с собой Тагор и Метерлинк. И в той книжке (Тагор), которую он рассматривал, лежали как раз мои стихи. Он счел их за письмо и не прочел…

Вообще, не лезет куда не следует, выдержан и не любопытен. Молодец! Держит себя очень хорошо…

Мне не потребовалось никаких усилий вести разговор или «не замаскировываться»: всё время говорил он – рассказывал о своей жизни.