Тайны Сибири

Такой вот клубок загадок, связанный с одним-единственным, ничем не примечательным человеком. Разгадки уже не доищешься – чересчур уж масштабные поиски пришлось бы предпринять в архивах без всякой надежды на успех. Но к чему? Персонаж совершенно незначительный – один из многочисленных скороспелых прапорщиков военного времени, которого в те бурные времена мотало по жизни, как щепку по волнам. И только.

Мне иногда приходило в голову: а что, если Батт просто-напросто – красный разведчик? Этакий «адъютант его превосходительства»? Офицер для поручений при заведующем военными перевозками – должность привлекательная в первую очередь для разведчика. А самарские большевистские власти отчего-то считали его своим, коли уж выдали разрешение на оружие. Остался в Самаре после мятежа (который для красных, в общем, неожиданностью не был), вошел в доверие к белым…

Или все – просто-напросто стечение обстоятельств, еще одна путаная человеческая судьба в крайне запутанное время? В том-то и беда, что версии можно строить любые, но нет никакой возможности их подтвердить или опровергнуть. И никогда уже не будет.

Глава восьмая Растаявшие в небе

12 августа 1937 года на взлетной полосе подмосковного аэродрома Щелково стоял самолет неизвестной прежде профессионалам модели – четырехмоторный красавец, гигант темно-синего цвета с надписями на крыльях «СССР Н-209». Обычная предполетная суета механиков, правительственная комиссия, высокопоставленные гости из самых разных ведомств. Тут же – пять членов экипажа. Шестой, одетый совершенно не «по форме» – элегантный черный костюм, белая рубашка с галстуком, хромовые ботинки – говорил с журналистами.

Это был знаменитый летчик, Герой Советского Союза Сигизмунд Леваневский, командир экипажа, или, как тогда говорили о больших самолетах, «командир корабля». Самолету предстояло уйти в третий полет по маршруту Москва – Северный полюс – США. Первый такой полет совершили 18–20 июня того же года Чкалов, Байдуков и Беляков, а тремя неделями спустя – Громов, Юмашев и Данилин.

В отличие от первых двух полетов, тогда вокруг Н-209, вообще вокруг задуманного предприятия сложилась, как бы получше подобрать слово, не самая приятная атмосфера. Красавец самолет, спроектированный как дальний бомбардировщик, был, собственно говоря, единственным опытным образцом, созданным в конструкторском бюро Болховитинова. Специалисты-авиастроители предупреждали Леваневского: машина «сырая», недоработанная, толком, как говорится, не доведенная до ума, на заводе считают, что в ней еще осталось множество больших и малых дефектов, которые следовало бы исправить не торопясь, в спокойной обстановке.

Кроме того, это чисто сухопутная машина, малопригодная для полетов в Арктике, с неубирающимися шасси (шасси такого типа – очень важное обстоятельство, но мы к нему вернемся в свое время).

Наконец, синоптики и метеорологи тоже не прибавляли оптимизма, твердили, что полет следовало бы отложить – в это время года в Арктике вот-вот начнутся сильные встречные ветры, а из-за них снизится скорость самолета и повысится расход горючего.

Леваневский тех и других проигнорировал, настаивая в письмах Сталину, что все это вздор, что полет откладывать нельзя – и в конце концов Сталин, склонный прислушиваться к специалистам, вылет разрешил. Знаменитый полярный летчик буквально пер к поставленной цели, как кабан сквозь камыши: более удачного или более дипломатического определения не придумаешь. Свидетели вспоминают: пятеро членов экипажа выглядели явно подавленными и понурыми: несомненно, знали о предупреждениях авиаторов и синоптиков. Леваневский, наоборот, прямо-таки лучился энтузиазмом и, разговаривая с журналистами, много шутил. Понять его нетрудно: для него этот полет, так уж сложилось, значил гораздо больше, чем для любого из пятерых…

Чтобы подробно рассказать о его мотивах, следует вернуться на несколько лет назад…

До лета 1933 года Леваневский был мало кому известен за пределами Арктики, за пределами круга профессионалов. Неплохой полярный летчик – но таких было немало, и на общем фоне Леваневский ничем не выделялся.