Тайны смертей русских поэтов

Болезнь Брюсова стала подлинной трагедией для поэтов и читателей. Долгое время он был кумиром людей творчества, непререкаемым авторитетом и судьей, и вот в один миг этот колосс пал, сраженный недугом.

Узнав о приближающейся смерти друга, Андрей Белый впал в отчаяние. Долгими часами он сидел в кресле, раз за разом перечитывая произведения Брюсова, и перелистывал в памяти страницы воспоминаний прошлого.

Ночью 9 октября 1924 года Брюсов потерял сознание. В 10 часов утра он на несколько минут пришел в себя и, видя над собой залитое слезами лицо жены, протянул к ней руку. Брюсов умер на ее руках с просьбой сохранить и опубликовать его последние стихи, написанные уже на пороге смерти.

И вот поэта не стало. Тем не менее для людей, лично знакомых с Брюсовым, эта история так просто не закончилась. Еще при жизни имя Брюсова оказывалось не раз связано с оккультными науками, неудивительно, но и после своей смерти поэт стал героем невероятной мистической истории.

Хорошая знакомая поэта А. П. Остроумова-Лебедева гостила вместе с Брюсовым в Коктебеле и там же занялась написанием его портрета. Она сделала несколько набросков, подобрала краски, приступила к созданию картины, но поняла, что не может передать характер оригинала. Работа совершенно не клеилась. Мельчайшие нюансы, без которых портрет поэта оставался всего лишь безличной, неправдоподобной копией, оставались за пределами восприятия художницы и никак не хотели раскрываться.

Сделав несколько неудачных попыток придать портрету личностные черты натурщика, Анна Петровна серьезно задумалась. В это время в мастерскую вошел ее муж, С. В. Лебедев, и некоторое время с интересом беседовал с Брюсовым об оккультных науках.

После смерти поэта художница вспоминала: «Когда Брюсов упомянул об оккультной науке, мой муж заметил, что такой науки нет, а оккультизм есть дело веры. “Вы верите, а я не верю”. – “Как вы можете говорить, что такой науки нет?! Вы просто не знаете этой науки, и потому не имеете права говорить, что ее нет. Есть много выдающихся людей, которые признают оккультизм наукой, изучают его. Эта наука в своей истории имеет целый ряд доказательств. И я не верю в нее, а знаю, что потусторонний мир существует так же, как и наш”.

Выдохнув эти слова, Брюсов вскочил с места, забыв о том, что он позирует».

На лице, в позе и голосе поэта был такой порыв, раздражение и возмущение, что Анна Петровна поняла, почему у нее не получалось отобразить в портрете истинный характер поэта – «хотя я изображала его с глазами, смотрящими на меня, они были закрыты внутренней заслонкой, и как бы я ни пыхтела над портретом, я не смогла бы изобразить внутренней сущности Брюсова. Он тщательно забронировался и показывал мне только свою внешнюю оболочку. Но если бы он был более откровенен, распахнулся бы, и я поняла, что в нем кроется, каков он есть на самом деле, смогла бы я изобразить его? – это еще вопрос. Может быть, его внутренняя сущность была так чужда мне, что у меня в душе не нашлось бы соответствующих струн передать ее моими художественными возможностями».

Законченный портрет Брюсова совсем не понравился художнице, и она уничтожила его. Впрочем, узнав о смерти поэта, она сильно пожалела о своем поступке, ведь этот портрет мог стать последним его изображением.

Расстроенная Анна Петровна решила восстановить уничтоженный портрет, пользуясь немногочисленными фотографиями поэта. Она работала долго и упорно, однако вскоре сильно заболела и некоторое время не вставала с постели, а потому была вынуждена прервать работу. Но однажды она увидела перед своим окном силуэт странного человека. Присмотревшись повнимательнее, она в ужасе вскрикнула. «В первое мгновение я подумала, что вижу сатану. Глаза с тяжелыми-тяжелыми веками, упорно злые, не отрываясь, пристально смотрели на меня. В них была угрюмость и злоба. Длинный большой нос, высоко отросшие волосы, когда-то подстриженные ежиком. И вдруг я узнала – да ведь это Брюсов. Но как страшно он изменился! Но он! Он! Мне знакома каждая черточка этого лица, но какая перемена! Его уши с едва уловимой формой кошачьего уха, с угловато-острой верхней линией стали как будто гораздо длиннее и острее. Все формы вытянулись и углубились. А рот – какой странный рот. Какая широкая нижняя губа! Приглядываюсь и вижу, что это совсем не губа, а острый кончик языка. Он высунут и дразнит меня. Фигура стояла во весь рост и лицо было чуть более натуральной величины. Стояла, не шевелясь, совсем реальная, и пристально, злобно-насмешливо смотрела на меня. Так продолжалось 2–3 минуты. Потом – чик, и все пропало. Не таяло постепенно, нет, а исчезло вдруг, сразу, точно захлопнулась какая-то заслонка». Шокированная увиденным, художница отказалась от мысли закончить портрет поэта и поскорее избавилась от набросков.