Тайны смерти русских писателей

При такой постановке вопроса поведение Натальи Николаевны получает совершенно иную, отличную от всевозможных трактовок окраску. Флирт с французом, игра с ним на грани дозволенного светскими приличиями первой половины XIX в. оказываются частью интриги, затеянной недалекой дамочкой, возомнившей себя светской львицей, с единственной целью — женить бравого гвардейца на влюбленной в него сестре. Чувства самого Дантеса в расчет не принимались — Наталья была замужем, а Екатерина недурна собой, со временем, глядишь, и полюбит.

Историю от некоторых любителей экстравагантных сюжетов о том, как Дантес якобы подчинил себе Наталью Пушкину чуть ли не посредством гипноза[149], можно отнести к категории комических нелепиц, основанных на притянутых за уши, выдранных с мясом из контекста кусках информации.

С Александром Сергеевичем никто считаться тоже не собирался — жена полагала себя тонким дипломатом. Если верить записям все той же Д. Ф. Фикельмон, то Наталья Николаевна мало что скрывала от поэта: «…она давала ему (Пушкину. — В. Е.) во всем отчет и пересказывала слова Дантеса — большая, ужасная неосторожность!»

Согласно письмам самого Дантеса, его влюбленность в Наталью Николаевну лишь к началу сентября 1835 г. переросла в обезумевшую его страсть, которая продолжалась почти полгода. Причем Пушкина сперва распалила, а затем всячески поощряла своего поклонника.

Дело дошло до того, что с января 1836 г. с согласия поэта (или без него?) Дантес стал вхож в дом Пушкиных как друг семьи. Наталья Николаевна рассчитывала на развитие отношений между Дантесом и Екатериной, но события приняли совершенно иной оборот. В феврале 1836 г. Дантес писал пребывавшему в отпуске в Париже барону Геккерену: «Теперь мне кажется, что я люблю ее больше, чем две недели назад! Право, мой дорогой, это idee fixe[150], она не покидает меня, она со мною во сне и наяву, это страшное мученье: я едва могу собраться с мыслями, чтобы написать тебе несколько банальных строк… У меня более, чем когда-либо, причин для радости, ибо я достиг того, что могу бывать в ее доме, но видеться с нею наедине, думаю, почти невозможно, и все же совершенно необходимо; и нет человеческой силы, способной этому помешать, ибо только так я обрету жизнь и спокойствие. Безусловно, безумие слишком долго бороться со злым роком, но отступать слишком рано — трусость. Словом, мой драгоценный, только ты можешь быть моим советчиком в этих обстоятельствах: как быть, скажи? Я последую твоим советам, ведь ты мой лучший друг, и я хотел бы излечиться к твоему возвращению…»[151]

Опытный дипломат, Геккерен моментально раскусил ситуацию. В те дни он писал своему пасынку: «Твоя безрассудная страсть не перестает тревожить и мучить меня. Кто сумеет тебе раскрыть глаза на это великое заблуждение? Кто покажет тебе в настоящем свете эту бездушную куклу с рыбьей кровью и птичьими мозгами?.. Не унижай же себя новыми признаниями и домогательствами…» Что-то не похожи эти строки на причитания брошенного гомосексуалиста. В них и в самом деле сквозит отеческая любовь и беспокойство за собственного ребенка.

Вместо помощи Екатерине Наталья Николаевна своим кокетством при полном попустительстве Пушкина все более и более возбуждала в Дантесе страсть. Вполне возможно, что одновременно чувства распалялись и в ней самой, но я бы относился к такой версии весьма осторожно. При всем при том нельзя назвать первоначальную страсть Дантеса слепой, она скорее была эгоистичной страстью самовлюбленного нахала, который все сводил к обязательному половому акту, да и чувства эти испытывал не столько к самой женщине, сколько к ее внешности. Уже через два дня после процитированного выше письма Дантес признался Геккерену: «…ты-то останешься навсегда, что же до нее — время окажет свое действие и ее изменит, так что ничто не будет напоминать мне ту, кого я так любил. Ну а к тебе, мой драгоценный, меня привязывает каждый новый день все сильнее, напоминая, что без тебя я был бы ничто».