Тайны смерти русских писателей

Как Наталья Николаевна вела игру, великолепно описал сам ничего о том не подозревавший Дантес в письме Геккерену от б марта 1836 г.: «Она же никого не любила больше, чем меня, а в последнее время было предостаточно случаев, когда она могла бы отдать мне все — и что же, мой дорогой друг, — никогда ничего! Никогда в жизни! Она была много сильней меня, больше 20 раз просила она пожалеть ее и детей, ее будущность и была столь прекрасна в эти минуты (а какая женщина не была бы), что, желай она, чтобы от нее отказались, она повела бы себя по-иному, ведь я уже говорил, что она столь прекрасна, что можно принять ее за ангела, сошедшего с небес. В мире не нашлось бы мужчины, который не уступил бы ей в это мгновение, такое огромное уважение она внушала. Итак, она осталась чиста; перед целым светом она может не опускать головы. Нет другой женщины, которая повела бы себя так же. Конечно, есть такие, у кого на устах чаще слова о добродетели и долге, но с большей добродетелью в душе — ни единой. Я говорю об этом не с тем, чтобы ты мог оценить мою жертву, в этом я всегда буду отставать от тебя, но дабы показать, насколько неверно можно порою судить по внешнему виду. Еще одно странное обстоятельство: пока я не получил твоего письма, никто в свете даже имени ее при мне не произносил. Едва твое письмо пришло, словно в подтверждение всем твоим предсказаниям, — в тот же вечер еду на бал при дворе, и Великий Князь-Наследник шутит со мной о ней, отчего я тотчас заключил, что и в свете, должно быть, прохаживались на мой счет. Ее же, убежден, никто никогда не подозревал, и я слишком люблю ее, чтобы хотеть скомпрометировать. Ну, я уже сказал, все позади, так что, надеюсь, по приезде ты найдешь меня совершенно выздоровевшим…»

В том же письме Дантес уверил Геккерена: «На сей раз, слава Богу, я победил себя, и от безудержной страсти, что пожирала меня 6 месяцев, о которой я говорил во всех письмах к тебе, во мне осталось лишь преклонение да спокойное восхищение созданьем, заставившим мое сердце биться столь сильно».

Тем временем Екатерину Николаевну перестала устраивать роль сторонней сводни, которую отвела ей Наталья Николаевна в своей игре, и она втихую повела собственную интригу.

Началось это в первой половине 1836 г., вскоре после кончины матери Александра Сергеевича. В семье Пушкиных был объявлен месячный траур, и супруги перестали выезжать в свет. Затем Наталье Николаевне пришло время рожать, а поэт был занят делами журнала «Современник» в Москве. В его отсутствие Пушкины и Гончаровы переехали на снятую в пригороде Каменный остров дачу, где 23 мая у четы родилась дочь Наталья. Роды были очень тяжелыми, и мать и новорожденная болели более месяца. Александр Сергеевич вернулся как раз в конце мая, но почти сразу погрузился в творчество. И хотя в свете Пушкины тогда не бывали, именно на это время приходится первый отрицательный отзыв поэта о Дантесе, записанный его сестрой Ольгой Сергеевной (по мужу Павлищевой): «…он хорош, но рот у него хотя и красивый, но чрезвычайно неприятный, и его улыбка мне совсем не нравится». Наталья Николаевна впервые после родов вышла в общество 31 июля 1836 г.

Таким образом, старшие сестры Гончаровы получили полную свободу действий в течение четырех месяцев, чем и воспользовались — проводили время на пикниках и в увеселительных поездках в компании молодежи из кружка Карамзиных, куда входил и Дантес. Екатерина Николаевна старалась видеться с ним как можно чаще, причем нередко наедине. Свидетели их встреч в своих письмах отмечали неоправданно оживленное поведение сестры Натальи Николаевны. Когда молодые люди впервые вступили в сексуальную связь, точно неизвестно, но примерно к концу лета 1836 г. Екатерина Николаевна забеременела. В литературе нередко встречаются выражения вроде того, что Дантес «обесчестил» свояченицу поэта, «опорочил», «лишил невинности»… Короче, «страдатели» по Пушкину непременно пытаются выставить его убийцу в самом омерзительном свете. Однако кто кого в том дуэте соблазнил? При непредубежденном подходе, говоря грубо, но фразеологией самого Пушкина, мы вынуждены припомнить недобрую народную присказку: «Пока сучка хвостик не задерет, кобелек на нее не вспрыгнет!» Все указывает на то, что инициатором близости выступала именно Екатерина Николаевна, Дантес же оказался пассивной стороной. Доказательством тому может служить то, что за всю оставшуюся жизнь Гончарова ни разу не пожаловалась на насилие или надругательство со стороны супруга и, наоборот, до последней своей минуты она оставалась искренне преданной Дантесу и горячо любила его. Бытует даже история о том, что, будучи в поместье родителей Дантеса, Екатерина, по местному обычаю, ходила босой за пять километров в соседнее селение Тиренбах молиться чудотворному образу Девы Марии о даровании сына. Она умерла от послеродовой горячки менее чем через месяц после рождения сына Луи-Жозефа (1843–1902).