Тайны Смутного времени

В Москву прискакали Пушкин и Плещеев, дворяне, посланцы Лжедмитрия, и, собрав по дороге на Красную площадь огромную толпу, стали читать грамоту самозванца. Пользуясь современными терминами, слушали посланцев под бурные, продолжительные аплодисменты, переходившие в овацию. Правда, некоторые особо недоверчивые индивидуумы потребовали прибытия князя Василия Шуйского — он в свое время расследовал в Угличе убийство малолетнего царевича и с полным основанием считался «главным экспертом» по этой сложной проблеме.

Шуйский прибыл, взошел на Лобное место — и с честнейшими глазами сообщил во всеуслышание, что царевича и в самом деле некогда спасли от посланных Годуновым убийц, а в могиле покоится некий поповский сын. (Чтобы оценить это выступление должным образом, необходимо знать: всего несколько дней назад тот же Шуйский со столь же честными глазами целовал перед московским народом крест, присягая в том, что в Угличе был убит истинный царевич…)

Примерно то же самое провозгласил Богдан Бельский, родной дядя царевича. После столь авторитетных свидетельств притихли и самые недоверчивые, народ взревел и понесся в Кремль свергать юного царя Федора.

Вдовую царицу, юного царя и его сестру Ксению в простой телеге отвезли в дом, где Борис жил до того, как стал царем, и приставили крепкий караул. Тем временем согласно старинному обычаю народ московский весело и рьяно грабил дома приближенных Годунова. Напоследок, опять-таки по давнему обычаю, хотели было разграбить кремлевские винные погреба, но хозяйственный Богдан Бельский резонно заметил: ежели так поступить, то нечем будет угощать законного царя Дмитрия. И порекомендовал обратить свою энергию против немецких докторов (один из коих, как мы помним, выщипал ему бороду по приказу Годунова).

Московский народ дисциплинированно отступил от Кремля и бросился экспроприировать немецкие вина и выдержанные меды. Черпали сапогами и шапками, так увлекшись, что около ста человек, по тогдашним же подсчетам, отдали богу душу. К чести московского народонаселения следует отметить, что, в отличие от годуновских бояр, которых нещадно колошматили и в конце концов заковали в цепи, означенных немцев не только не арестовали, но даже не били. Ограбили, правда, качественно, вплоть до исподнего. Современник пишет: «…многие видели тогда людей, адамовым образом прикрывавших свою наготу листьями». Назавтра, протрезвев, москвичи составили «повинную грамоту», приглашавшую Дмитрия занять прародительский престол. Подписали ее патриарх Иов, митрополиты, епископы, бояре, окольничьи, дворяне, стольники, стряпчие, жильцы, приказные люди, дворяне московские, дети боярские, торговые люди и прочие жители — все без исключения сословия.

Патриарху это не помогло — его вскорости лишили сана и в качестве простого монаха увезли в дальний монастырь. Вообще-то, он сам вырыл себе яму: еще в последние дни царствования Бориса написал «прощальную грамоту», где жаловался, что обременен недугами, а потому желает оставить сан и пребывать «в уединении и смирении». Видимо, Иов рассчитывал, что новый царь долго и прочувствованно будет уговаривать его остаться, но не смог предугадать поворота событий. Некоторые позднейшие историки выдвинули версию, что патриарха-де удалили из столицы потому, что он знал Отрепьева в лицо и мог обличить самозванца, но эта версия не выдерживает критики. Во-первых, Отрепьева знали в лицо слишком многие, но самозванца это не беспокоило (так как он вовсе не был Отрепьевым), во-вторых, после заверений Шуйского и Бельского ни одна живая душа уже не поверила бы никаким наговорам на Дмитрия…

Всех родных и свойственников Годунова (семьдесят четыре семейства) погнали в ссылку. Настала очередь царской семьи… Князья Василий Голицын и Рубец-Мосальский вызвали дворян Молчанова и Шеферетдинова, которым дали недвусмысленный приказ. Те прихватили с собой трех дюжих стрельцов и отправились в дом Годунова.

Вдовствующую царицу удавили веревкой без особого труда. С Федором пришлось потруднее, он яростно сопротивлялся, но в конце концов оглушили дубиной и задушили. Его сестру Ксению не тронули — она никакой угрозы для нового царя не представляла, поскольку была женского пола и на трон взойти не могла ни в каком случае (разве что будучи вдовой царя). О ее дальнейшей судьбе ходят две версии: согласно одной, Ксения вскоре попала в постель к самозванцу и была потом отправлена в монастырь перед приездом Марины Мнишек; по другой, Ксению сразу же после убийства матери и брата постригли во владимирском монастыре под именем инокини Ольги.

Тела выставили напоказ, а народу объявили, что вдовая царица с сыном в отчаянии отравились ядом (именно тогда впервые и родилась печальная традиция, согласно которой последующие русские самодержцы то умирали от апоплексического удара табакеркой, то отдавали богу душу от желудочных колик после попадания в организм серебряной вилки…).