Тайны спецслужб III Рейха. «Информация к размышлению»

На выручку пришел Ровель. Его группа совершила несколько полетов и выявила порты, где могли бы высадиться немецкие войска, а также установила местонахождение прикрывающих их зенитных батарей и военных аэродромов.

Уже в ходе вторжения пилот Корнелиус Ноелль совершил два полета на четырехмоторном «Фокке-Вульф 200 («Кондор) из Кенигсберга в Нарвик, чтобы выяснить, находятся ли в этом северном норвежском порту английские войска.

26 июня 1941 года тот же Ноелль на «Юнкерсе-88» с полевого аэродрома, ориентируясь на позывные московской радиостанции, долетел до Москвы. При ясном небе он мог разглядеть даже движение троллейбусов по центральным улицам. Он спокойно сфотографировал все зенитные батареи вокруг советской столицы и благополучно вернулся на свой аэродром.

В первые месяцы, даже в первый год Великой Отечественной войны немецкие самолеты-разведчики, укомплектованные самыми опытными экипажами, без бомбовой нагрузки (для облегчения), оснащенные только фотоаппаратурой и штатным вооружением, пытались забираться в глубь советского воздушного пространства. Цель – аэрофотосъемка оборонных объектов и военных заводов в значительном удалении от линии фронта, вплоть до Урала. Этим самолетам с отснятой пленкой ни в коем случае нельзя было позволить вернуться на свои базы. Делать это было трудно, поскольку такие полеты производились по ночам, к тому же немцы строили свои маршруты к целям над местностями, где либо вообще не было противовоздушной обороны, либо силы ее были явно недостаточны.

Советское командование нашло выход из этой опасной ситуации. Еще до войны в СССР, в Москве в частности, сложилось особое «крылатое племя» летчиков-испытателей высшей квалификации. Имена многих из них – Валерия Чкалова, Михаила Громова, братьев Владимира и Константина Коккинаки (всех не перечислить) – знала вся страна. Когда разразилась война, все они, без исключения, и военные, и гражданские, подали командованию заявления с просьбой направить их на фронт. Естественно, получили отказ. Руководство не могло оставить конструкторские бюро и авиазаводы без испытателей, этой элиты авиации. Из опытнейших летчиков-испытателей была сформирована особая группа, которая воевала… в родном русском небе. В их обязанности входило отыскать в бескрайнем ночном воздушном пространстве одиночный немецкий аэроплан, идущий на максимальной высоте на восток, или, наоборот, возвращающийся на запад, перехватить его и сбить, не дать уйти с драгоценными отснятыми кассетами.

К декабрю 1943 года наступательный порыв вермахта окончательно иссяк, наступил период обороны и отступления на всех фронтах. Надобность в воздушной стратегической разведке отпала. В связи с этим полковник Теодор Ровель подал в отставку, а его детище из разведывательного переименовано в «Бомбардировочный авиаполк 200»[76].

 Между абвером с одной стороны, службой безопасности СД и гестапо с другой с самого начала установились непростые, порой напряженные отношения, с годами вылившиеся во враждебные. За нормальным соперничеством спецслужб скрывалась достаточно глубокая политическая неприязнь. И СД, и гестапо не просто недолюбливали абвер, но относились к сотрудникам абвера (включая шефа) с плохо скрываемым недоверием и даже подозрением. И СД, и гестапо, а позднее РСХА в целом всегда стремились подчинить себе, а еще лучше – поглотить военную разведку и контрразведку.

На многое влияли и весьма непростые личные отношения между Канарисом и Гейдрихом. Хотя, как и в былые годы, когда они служили на одном корабле, они порой устраивали совместные музыкальные вечера, а также довольно часто совершали вдвоем прогулки верхом на лошадях (как ни странно, оба моряка обожали верховую езду).

Немецкий биограф адмирала Карл Хайнц Абджаген писал в этой связи:

«Здесь нужно коротко остановиться на личных отношениях Канариса с руководящими сотрудниками гестапо. Отношения с Гиммлером совершено бесцветны. Личные контакты редкие. Канарис невысокого мнения о Гиммлере, которого он в глубине души считает взбунтовавшимся мелким чиновником. Хотя он жестокий и хитрый, но не умен и труслив. С этим, считает Канарис, он справится. Труднее описать его отношения с Гейдрихом. Они сложны с обеих сторон. Гейдриха Канарис боится. Человек этот во всех отношениях кажется ему жутким. Он слишком высок ростом, его глаза с почти монгольским разрезом смотрят всегда холодно и пронизывающе, взгляд, как у змеи. Канарис чувствует, что перед ним человек, для которого не существует препятствий, это преступная натура крупного масштаба, и все же он околдован высоким интеллектом своего противника, которого он однажды назвал «умнейшая бестия». В своем дневнике он говорит о Гейдрихе после первой служебной встречи как о «жестоком фанатике, с которым будет трудно сотрудничать открыто и доверительно». Со временем страх перед Гейдрихом не проходит. Уже одного телефонного звонка от начальника РСХА достаточно, чтобы лишить Канариса покоя.