Тайны третьей столицы

Разумеется, уныло думал Николай, переходя Первомайскую, психологию не переделаешь: свое седалище всегда ближе, чем чужие муки. Разуме­ется, сытый голодного...

Разумеется, избиратели, раболепно голосую­щие за тех, кто жирует на их бедах, ничего, кроме презрения, не вызывают.

«Но должен же быть хоть какой-то предел!

— думал Брылин, поднимаясь на хилое крылечко, стоившее, якобы, как пять оснащенных по послед­нему слову операционных. — Ну, не уважаешь ты тех, на чьи деньги кайфуешь, так хотя бы пожалей их как братьев своих меньших. Хоть глаза им этим своим презрением не коли...»

Секретарша небрежно кивнула ему сначала на вошедший в моду у Екабевских чиновников плакатик за своей спиной:

«ЗАХОДИ ТИХО,

ГОВОРИ ЧЕТКО,

ПРОСИ МАЛО,

ДАВАЙ МНОГО,

УХОДИ БЫСТРО!»,

а потом — на дверь, ценой в машину скорой помощи (ценные породы дерева, ручная работа) Брылин вздохнул и вошел в нежную прохладу.

—    А-а, Николай Михалыч! — радушно улыбнулся ему из кресла начальник Горздрава Прыдков. Этот стройный лысоватый мужчина с аристократичным лицом некогда был прекрасным врачом. Но как только выбрал административную карьеру, главным результатом операции для него стало не здоровье пациента, а полученная от него мзды.

«Моя любимая заповедь, — суховато шутил с друзьями Александр Иосифович, — «Пишите сум­му прописью!»

—Здравствуйте, Николай, здравствуйте. Как жизнь молодая?

—Добрый день, Александр Иосифович, — пря­ча глаза, ответил Брылин.

Ему было стыдно за хозяина кабинета. Ведь кондиционер, который для чиновника лишь удобс­тво, для больных — вопрос жизни и смерти. В больницах зимой легочники простужались, а летом сердечники задыхались от духоты. Но в этом зда­нии об этом даже заговаривать смешно.

— Садись, я сейчас освобожусь, — копошась в бумагах, добродушно пообещал Прыдков.

Начальник Екабевского горздрава прекрасно знал о сплетнях по поводу доставшегося ему от предшественника шикарного особняка. Но воспри­нимал их философски: людишки завистливы. Они не желают, например, понимать: денег на кондици­онеры для всех все равно не хватит. А коль так, то пусть будет хорошо хотя бы в его кабинете.

Ведь, в конце концов, чем лучше микрокли­мат, тем выше производительность Александра Иосифовича Прыдкова. А чем выше его произво­дительность, тем, в конечном счете, лучше и боль­ным. Разве не так? Конечно, так. По крайней мере, теоретически.

Пока приглашенный на ковер докторишка дозревал до кондиции, Прыдков заканчивал реви­зию прайс-листа на лекарства для больниц. Вчера позвонил Кунгусов и велел изыскать дополнитель­но еще сто тысяч. Что-то у него там, в столице, не срослось, и потребовались новые вливания. Что ж, раз надо, значит — надо. Александр Иосифович в тонкости не лез. Ему сказали — он сделает. А кому, чего и сколько — не его ума дело. Ему не мешают на бутербродик с икоркой иметь, и он никому ме­шать не намерен.

«Так, что тут у меня? — скользнул взглядом по колонкам таблицы Прыдков. — Позиция ну­мер семнадцать — по три доллара за упаковку. Маловато будет. В Москве оно по два с полтиной. Значит, пишем по четыре. Значит, в итоге мы на этом наварим... — он прошелся по кнопкам калькулятора, — еще восемь тысяч. Ну, пусть для ровного счета будет десять. Тогда цена... Ага, че­тыре шестьдесят восемь. Отлично. Вот и сошлось. Сто кусков Куигусову и еще пятнадцать — в уме. Жить можно».

— Уф-ф! — фыркнул Прыдков, вкладывая выправленные прайс-листы в синюю пластиковую папку с особо секретными документами. — Знаешь, старик, ты даже представить себе не можешь, как нынче математизировалась медицина. Без каль­кулятора — ну просто не шагу... Так, значит, как поживаешь-то?

— Нормально.

— Нормально хорошо или нормально плохо? - добродушно засмеялся начгорздрав и, не дожи­даясь ответа, пригорюнился. — Жалуются на тебя, старичок. Вот, —он вытащил из лотка для бумаг исписанные кривым докторским почерком листок.

— Говорят, что э-э... пациентка Данилова Пэ Бэ по твоей милости чуть не окочурилась.

— Это почему? Как?

— Ну вот, якобы, ты не учел, что у нее трав­ма шейного отдела позвоночника и не предпринял нужных в этом случае мер. Как же ты так, а?

Брылину стало тошно. Только Рита могла подтвердить, что он все сделал вовремя и правиль­но. Но сейчас она, наверное, уже прогуливается по улицам Анталии. Впрочем, даже если бы Рита и не уехала, ее слова мало бы что значили.

В Екабе врач полностью зависит от воли на­чальства. Если он нравится, тогда то, как он лечит и какова смертность у его пациентов, значения не имеет. Зато если он не пришелся ко двору, то будь он и абсолютно безгрешным, ему несдобровать. В лучшем случае — выгонят за профнепригодность, а в худшем и статью подберут.

—           Ты понимаешь, старичок, во что вляпался?

— видя, что суть происходящего дошла до Брылина, Прыдков откинулся на высокую спинку кожа­ного кресла, ценой в искусственную почку.

А что он теперь, коль страна нищая, на табу­ретке должен сидеть? Нет уж. От его самочувствия жизнь людей зависит.