Тайны третьей столицы

— Нет. И настоящей, и фальшивой записи — не меньше двух лет, — перебил Быков. — Не забывай: два диска были в борсетке Затовского. Логично предположить, что там были обе записи: и настоя­щая, и фальшивая? Логично!

— А третий диск тогда с чем был?

— Наверное, с дубликатом той или другой версии. Вот его мне подсунули уже недавно, когда старушка все рассказала.

— Ха! — азартно хлопнул в ладоши журна­лист, — А с чего вы решили, что запороли именно третий диск? Может, мы сейчас слушали как раз второй и третий варианты?

— Это неважно, - задумчиво уставился на эк­ран ноут-бука Василий. — Неважно, потому что третий диск мне пытались подсунуть из-за того, что не могли найти первые два. Значит, на нем был дубликат какой-то из этих двух записей. Если подсовывали люди Россиля — то там был дубликат записи Чирнецкого. Если люди мэра — записи Россиля. А коль у нас сейчас и то, и другое, значит, мы имеем именно то, что прина­длежало Затовскому.

— Вранье! Он их украл! — разъярился вдруг Семеныч.

Никрасов и Быков уставились на него изум­ленно.

А пенсионер, разъяряясь все сильнее и от ярости молодея на глазах, вопил, брызгая слюной и размахивая тростью:

— Сосунок! Выскочка! Предатель!

— Семеныч... - осторожно позвал Быков. — Ты чего это?

— Перестань тыкать мне, щенок! - взревел Се­меныч, вскакивая. Он лихо крутанул свою трость и выдернул рукоять. В его руке оказалась плоская шпага в метр длиной.

Он вжал ее хищно блеснувшее острие в грудь Василия и завизжал, сверкая белесыми абсолютно бессмысленными глазами:

— Еще раз вякнешь, проныра — проткну!

— Зачем? Э, постойте! — закричал Влад, пока онемевший Василий замер, сидя с поднятыми ру­ками. Острие шпаги легко пропороло его футболку, и по лезвию скатилась, не оставив на хорошо отпо­лированном металле следа, капля крови.

— Эй, чего вы хотите? — привстал Никрасов.

— Сидеть! Сиди, а то ему — капец! А хочу я... Я хочу справедливости! — заявил с безумной слю­нявой усмешкой Семеныч. — Я принесу эти диски Аркадию! Я, а не Тешков или Кунгусов! И тогда Аркадий поймет, кто ему настоящий друг!

— Ага... - уразумев, наконец правду, тихо ска­зал сам себе Быков. — Ну, у вас дружба, ладно. Но мы-то тоже работали...

—           Молчи, сволочь, - уже шипел Семеныч, за­вороженный видом капелек крови, скатывавшихся по шпаге. - Вам лишь бы деньги, продажные твари! У вас нет ничего святого, вам не понять, что такое настоящая мужская дружба! Не будет вам денег!

— А расходы? — напомнил Быков, тяня время и поджидая момент, чтобы стукнуть психа поудач­нее. — Все-таки я черте откуда приехал! Понимаете, Кирилл Семенович, мне-то ваш мэр не друг...

— Чепуха! Это Затовский виноват! Этот со­сунок притащил на нашу встречу целую толпу! Пусть он и платит! — окончательно запутался во времени сумасшедший. — Аркадий не мог ему поз­волить... Столько трудов, столько трудов! Думаете, легко четверых замочить, и чтобы никто ничего?!.. Не дергайся, кому я сказал! Пропорю, на фиг!

Но Быков, осторожно сместив центр тяжести, сжал руку в кулак, чтобы ударить, и осатанев­ший от бешенства псих всем телом навалился на шпагу.

Он почти упал на сыщика, когда легко по­давшаяся рукоять в виде дракона ударила в окро­вавленную футболку.

Ужин в компании

Нина поднималась пешком по узкой лестнице домой, на шестой этаж, и, дабы отвести душу, мыс­ленно проговаривала свои претензии к Быкову.

Во-первых, если у него серьезные намерения в отношении ее, — а при всех иных, пусть он катится назад, в свою Москву! — то пусть раз и навсегда поймет: женщине надо уделять внимание в первую очередь, а уже потом всякой там работе! Она не из тех клуш-домработниц, которые рады подавать тапки явившемуся за полночь муженьку! Она тоже не сидит весь день! То есть, она сидит, конечно, возле компьютера, но не просто так! И пусть он не думает, что она будет покорно ждать, пока он соизволит отвлечься от своих пьяниц-приятелей, и обратить внимание на нее!

Во-вторых, пусть увозит ее в Москву. Причем, не когда-нибудь, а вот сейчас, сразу. Она по горло сыта этим пыльным, душным, хамским Катеринбургом!

Хватит, помучалась она без воды. Кстати, домоуправление нагло прилепило объявление, что дали горячую воду, хотя из крана идет такая же холодная, как и из второго. Это они, чтобы деньги за горячую воду брать.

Обнаглели вконец.

Ну и пусть. Но без нее, и ее сына. Она не собирается допускать, чтобы ее мальчик с детства привыкал жить, как бессловесное быдло под пятой наглой домоуправши.

Нет уж. Коль ей повезло захомутать москвича — а что Василий без ума от ее тела, она видела так­же ясно, как эти заплеванные ступеньки и вонючие грязные стены, — то пусть теперь о ней и сыне по­заботится, как следует.

А еще она ему скажет, что...

Додумать Нина не успела. Едва она привста­ла, чтобы, навалившись на перила, перевести дух, как ее обхватили и зажали рот вонючей потной ладонью.

Она попыталась удержать сумку с продукта­ми, но в голове зазвенело, и черная, тяжелая, как асфальт, тьма поглотила ее целиком.

Первое, что услышала Нина, приходя в себя, был характерно булькающий говорок Шеремеха: