Тайны тысячелетий

По мере того как над огромным, 17-метровым килем поднимался корпус, на берегу в Суре все громче раздавались стуки киянок по стамескам и удары топоров. Нельзя было терять ни минуты — предполагаемый срок готовности корабля оставался неизменным — 23 ноября.

Люди трудились с колоссальным напряжением при температуре под 50 градусов. К июлю мы вышли на решающую стадию строительства, вручную просверлив около 20 тыс. отверстий, через которые должны были пройти кокосовые веревки, связующие в единое целое все судно. Изнутри корабля дыры были заделаны скорлупой кокосовых орехов, а снаружи — смесью извести с сырым каучуком.

Наконец, внутри корпус корабля был обработан швабрами, смоченными в растительном масле, чтобы предохранить от гниения кокосовое волокно и древесину. Рабочие, занимавшиеся этим, сказали мне, что если регулярно пропитывать маслом корабль, то срок его службы может продлиться до 100 лет. А судно, построенное, скажем, на гвоздях, через каждые десять лет должно проходить капитальный ремонт с заменой каждого гвоздя.

Для лучшей сохранности в морской воде корпус ниже ватерлинии обрабатывался известью против корабельного червя, а также пропитывался рыбьим жиром.

И вот, наконец, после обильного застолья корабль был спущен на воду. Племена из внутренних районов Омана, рыбаки из прибрежных деревень, старые морские капитаны из Сура — все одетые по-праздничному, собрались на праздник, чтобы отметить рождение нового судна. Султан подсказал, как его назвать — в честь оманского города, который был известен во всем арабском мире — до самого Китая, в котором, как считалось, родился Синдбад. Итак, наш корабль получил имя «Сохар».

«Наконец-то он живой», — подумалось мне. Было слышно, как урчащий прилив обволакивает и ласкает судно. Оманский флаг развевался на корме, но маты еще не были установлены. Главное же сделать успели.

С невероятным усердием плотники выполнили то, что многим казалось невозможным. Корабль был построен за 165 дней, тогда как скептики говорили, что на это потребуется три года.

Последние недели были посвящены подбору и составлению команды.

Одним из первых добровольцев оказался молодой капрал из морского дивизиона королевской оманской полиции по имени Хамиз. Взойдя на борт «Сохара» в бухте Маската, куда мы прибыли, Хамиз прежде всего представился мне. Униформа сидела на нем безупречно, и он буквально подпрыгнул, отдавая честь.

— Хамиз, сэр! — рявкнул он по-военному, а затем, ухмыльнувшись, добавил: — Я хотел бы пойти в Китай.

Трудно было устоять перед таким энтузиазмом, и Хамиз был тут же записан в команду. За ним последовало еще семеро оманцев, в большинстве своем люди вполне штатские, жители отдаленных рыбацких провинций. Только один из них оказался офицером королевского военно-морского флота Омана, и звали его тоже Хамиз. Чтобы тезки не откликались одновременно, мы дали им клички «Хамиз-полис» (полиция) «Хамиз-нейви» (моряк).

Остальные десять членов экипажа были с Запада. Среди них было три морских биолога, которым предстояло брать образцы водорослей и исследовать их на загрязнение, два опытных водолаза, радист, кинооператор, фотограф Брюс Фостер и мой старый друг еще по предыдущему плаванию, Трондур Патерсон, художник с Фарерских островов. И наконец, на наше горе, Шенбай.

Он появился на корабле в последний момент. Мне недоставало повара, и он заявил, что может стряпать. Шенбай был из Белуджистана, неопределенного возраста, грубой наружности и казался каким-то пережитком прошлого. Через местного переводчика я сделал ему предложение — приготовить ланч для экипажа «Сохара», и в случае, если пройдет это испытание, будет взят на борт.

Карри с овощами (мясное блюдо с пряностями и рисом) оказалось вполне съедобным, и Шенбай был принят. Как потом выяснилось, мы были обречены употреблять эту же самую, набившую потом оскомину, пищу в течение почти целого месяца.

23 ноября, в день отплытия, большая толпа собралась на военно-морской базе в Маскате. На церемонии присутствовал Саид Файзель, а эскорт канонерок, сопровождал «Сохар», пока он отходил от берега.

Мы отпустили буксирный канат, и я повернулся к Трондуру, стоящему за массивным трехметровым румпелем.

— Курс на юго-восток, пока не покажется земля. Поднять паруса!

Оманцы подбежали к основному парусу, взялись за него и затянули песню: «Раз, два, взяли, Аллах нам в помощь!» Огромный парус, достигнув главной перекладины со светлой хлопковой веревкой, распрямился, и мы понеслись прочь от берега.

Обычно в дальних морских плаваниях первые несколько дней — наиболее тяжелые. Это то время, когда непроверенные веревки рвутся, слабо затянутые узлы развязываются или запутываются вконец, снаряжение ломается, и целые часы теряются на поиски предметов, которые в последнюю минуту при отплытии были куда-то в спешке заброшены.

Так было и с «Сохаром». Но по мере того как мы входили в полосу северо-восточных муссонов, дующих из Индии, и плыли на юг по Аравийскому морю со скоростью четыре узла, постепенно восстанавливался порядок, и жизнь на борту обретала свой определенный ритм.