Тайны Удольфского замка

Очнувшись, она увидала, что окружена какими-то людьми, среди которых был и Бернардин; он поднял ее с полу и понес по комнате. Она сознавала все, что происходит, но от страшной слабости не могла ни говорить, ни двигаться, ни даже ощущать определенный страх. Ее понесли вниз по той самой лестнице, по которой она недавно поднималась; дойдя до арки, люди остановились и один из них, взяв факел из рук Бернардина, отворил дверцу, проделанную в большой калитке, и в то время, как он выходил на дорогу, при свете его факела можно было заметить, что за дверью находятся несколько людей верхом. Или свежий воздух оживил Эмилию, или виденные ею предметы возбудили в ней тревогу, но она вдруг получила способность говорить и несколько раз порывалась высвободиться из рук злодеев, державших ее.

Между тем Бернардин громким криком требовал факел назад; далекие голоса отвечали ему, и в ту же минуту свет озарил двор замка. Опять он закричал, чтобы ему дали факел, а люди торопливо пронесли Эмилию в ворота. На небольшом расстоянии, под защитой стен замка она увидала того человека, который взял факел у привратника; он светил какому-то другому человеку, занятому прилаживанием седла на лошади; вокруг него стояли и глядели несколько всадников; на их суровые лица падал яркий свет факела; взрытая земля под их ногами, стены напротив с пучками травы по краям, зубчатая сторожевая башня, — все это было окрашено багровым отблеском пламени, которое постепенно бледнело и вскоре оставило более отдаленные укрепления и леса внизу погруженными во мрак ночи.

— Чего вы возитесь? только время теряете попусту! — проговорил Бернардин с ругательством, подходя к всадникам. — Проворней, проворней!

— Сейчас готово! — отозвался человек, чинивший седло. Бернардин опять выбранил его за небрежность. Эмилия слабым голосом стала звать на помощь; тогда ее торопливо потащили к лошадям, а злодеи стали спорить между собой, на которую из них посадить ее, так как предназначенная для нее лошадь не была готова. В эту минуту группа огней показалась из больших ворот, и вслед затек Эмилия услыхала визгливый голос Аннеты среди других приближавшихся голосов. Сразу Эмилии бросились в глаза фигуры Монтони и Кавиньи, в сопровождении толпы молодцов с разбойничьими лицами, но на них Эмилия смотрела уже не со страхом, а с надеждой: в этот момент она уже не боялась тех опасностей, какие могут ждать ее в замке, хотя еще так недавно мечтала бежать оттуда. Опасности, угрожавшие ей извне, поглощали все ее помыслы.

Между обеими партиями произошла короткая борьба, партия Монтони вскоре одолела; всадники, заметив, что численность против них, и, вероятно, не особенно горячо заинтересованные в успехе затеянного дела, ускакали, а Бернардин скрылся во мраке ночи. Эмилию отвели назад в замок. Когда она проходила по дворам, воспоминание обо всем виденном в страшной комнате над воротами охватило ее новым ужасом, и когда вскоре после этого она услыхала, что запираются ворота, опять оставляя ее пленницей в этих стенах, она затрепетала от страха за себя, почти забывая о вынесенной опасности.

Монтони приказал Эмилии дожидаться в кедровой приемной, куда он скоро явился, и затем грозно стал допрашивать ее о таинственном происшествии. Хотя она теперь смотрела на него с ужасом, как на убийцу своей тетки, и почти не сознавала, что говорит, но ее ответы и способ держать себя убедили его, что она не по доброй воле принимала участие в заговоре, и он отпустил ее, как только явились слуги, которым он приказал собраться с тем, чтобы он мог расследовать дело и узнать, кто были сообщники.

Очутившись у себя в спальне, Эмилия долго не могла успокоить своих смятенных чувств и припомнить хорошенько все подробности случившегося. Опять ей пришел на память труп, скрытый занавесом, и у нее вырвался стон, испугавший Аннету, тем более, что Эмилия воздерживалась откровенничать с нею, боясь доверить ей такую страшную тайну, чтобы в случае, если она проболтается, не навлечь на себя мщения Монтони.

Таким образом ей приходилось таить в самой себе весь ужас той тайны, удручавшей ее до такой степени, что ее рассудок почти пошатнулся под этим непосильным бременем. По временам она устремляла на Аннету дикий, бессмысленный взор, и когда та заговаривала с ней, Эмилия или не слышала, или отвечала невпопад. За этим следовали продолжительные припадки столбняка. Несколько раз Аннета пробовала говорить, но голос ее как будто не производил никакого впечатления на больную; она сидела, застывшая и безмолвная, и только по временам тяжко вздыхала, но без слез.

Испуганная ее состоянием, Аннета наконец побежала известить Монтони, который только что выпустил слуг, не узнав от них ничего. Девушка в самых отчаянных выражениях описала ему состояние Эмилии, и заставила его тотчас же пойти к ней.