Тайны Удольфского замка

Эмилия удалилась в свою комнату, чтобы успокоиться хоть немного и изгладить следы слез, которые вызвали бы колкие замечания графини и ее компаньонки и возбудили бы любопытство всего семейства. Однако ей никак не удавалось успокоиться; она не могла изгнать из своих помыслов последней сцены с Валанкуром и забыть, что завтра она увидится с ним еще раз. Эта встреча представлялась ей еще более страшной, чем даже предыдущая. Его чистосердечное признание в своем преступном поведении и в том, что он запутал свои дела, признание, обнаружившее всю силу и нежность его привязанности к ней, глубоко тронули ее и, невзирая на все дурное, что она слышала о нем и чему поверила в первую минуту, она чувствовала, что ее уважение постепенно возвращается к нему. Порою ей казалось невозможным, чтобы он действительно был виновен в тех развратных поступках, в которых его обвиняли: они совершенно не вязались с его чувствительной, искренней душой. Какова бы ни была преступность, подавшая повод к дурным слухам, она не могла поверить, чтобы эти слухи были вполне правдивы и чтобы его сердце было вконец испорчено. Глубокое осознание им своих заблуждений, по-видимому, подтверждало это убеждение; а так как она не имела понятия о непрочности юношеских зароков, если им приходится бороться с усвоенной привычкой, и о том, что все эти зароки часто обманывают и того, кто дает их, и того, кто их слышит, то она готова была бы поддаться голосу своего сердца и просьбам Валанкура, если бы ею не руководила разумная осторожность графа. Он представил ей в ярком свете опасность ее теперешнего положения: опасность выслушивать обещания исправления, которые давались под влиянием страсти. Он убеждал ее, как мало надежды на счастливый союз, когда все шансы на счастье зависят от восстановления расстроенных обстоятельств и исправления от беспутных привычек. Вот почему он жалел, что она согласилась на вторичное свидание; он понимал, как это свидание пошатнет ее решимость и осложнит трудности ее победы.

Все помысли Эмилии были в настоящую минуту так поглощены ближайшими личными интересами, что она совершенно позабыла старую экономку и обещанный ею рассказ, еще недавно так сильно возбудивший ее любопытство. Да и Доротея, видно, не особенно торопилась разоблачать свои тайны. Наступила ночь, а она все не являлась к Эмилии. Всю ночь Эмилия провела без сна, в тоске: чем дольше ее мысли останавливались на последней сцене с Валанкуром, тем больше слабела ее решимость. Ей приходилось призывать на помощь все аргументы, приведенные графом, для того, чтобы укрепиться в своем решении, и все правила, преподанные ей покойным отцом, чтобы действовать с осторожностью и достоинством в этом трудном случае ее жизни. Были минуты, когда твердость покидала ее и когда, вспоминая доверие прошлых дней, она считала невозможным отказаться от Валанкура. Тогда его исправление представлялось ей несомненным; все аргументы графа де Вильфора забывались; она готова была верить тому, чего желала, готова была встретить всякое несчастье, лишь бы не разлучаться с ним. Так прошла вся ночь в бесплодной борьбе между любовью и рассудительностью, и поутру Эмилия встала дрожащая как в лихорадке, с тяжелой головой и нерешимостью в сердце.

ГЛАВА XL

…и будем вместе плакать;

Нет помощи, спасенья для меня.

Ромео и Джульетта

Между тем Валанкур терзался угрызениями совести и отчаянием. Вид Эмилии пробудил в нем прежнюю пылкую любовь, временно остывшую, под влиянием разлуки и рассеянной жизни. Когда он получил ее письмо и поспешил выехать в Лангедок, он знал, что его безумства вовлекли его в беду, и ничего не намеревался скрывать от Эмилии. Он горевал только о том, что их брак придется отложить, по милости его беспутного поведения, но никак не предвидел, чтобы слухи о его проступках могли побудить Эмилию навеки порвать всякие отношения с ним. Перспектива этой разлуки подавляла его душу, уже измученную угрызениями, и он ждал вторичного свидания в состоянии, близком к умоисступлению. Но, несмотря ни на что, у него все еще теплилась надежда, что его просьбы окажут на нее действие. Поутру он послал узнать, в котором часу она согласна принять его; записка эта застала Эмилию в то время, когда она была у графа, который сам пожелал поговорить с нею о Валанкуре; судя по ее крайне расстроенному состоянию, он более чем когда-либо опасался, чтобы она не поддалась пагубной слабости. Когда Эмилия отпустила посланного, граф еще раз вернулся к тому же разговору и стал доказывать ей, что пугаться неприятностей, сопряженных с теперешним положением, значило бы только продлить свое страдание. Несколько раз повторял он свои аргументы, и действительно они одни могли оградить ее от опасности уступить привязанности, которую она все еще чувствовала к Валанкуру; поэтому она решилась руководствоваться советами графа.