Тайны Удольфского замка

Эмилия исполнила ее просьбу, и она опять разахалась, пораженная сходством. При взгляде на портрет Эмилии показалось, что она где-то видела лицо, похожее на это, но кто это был, не могла вспомнить.

В чулане было много вещей, принадлежавших покойной маркизе: платье и части одежды валялись по стульям, точно их сейчас только что сбросили. На полу стояли черные атласные туфельки, а на туалете лежали пара перчаток и длинная черная вуаль; чуть только Эмилия прикоснулась к ней, как она стала рассыпаться от ветхости.

— Ах, — заплакала Доротея, глядя на вуаль, — моя госпожа положила ее сюда собственными руками, никто и не трогал ее с тех пор!

Эмилия вздрогнула и сейчас же положила вуаль на прежнее место.

— Я помню, как она ее снимала, — продолжала рассказывать Доротея, — это было вечером, перед самой смертью; она вернулась с маленькой прогулки по саду, и мне показалось, что прогулка очень освежила ее. Я даже заметила ей, что у нее вид гораздо лучше стал, и помню, какой грустной улыбкой она отвечала мне. О Боже! ни она, ни я не подозревали, что в ту же ночь она умрет!

Доротея опять залилась слезами, затем, взяв в руки вуаль, вдруг набросила ее на голову Эмилии. Та вздрогнула, когда вуаль прильнула к ее голове и стану, падая до самого пола, и сейчас же хотела сбросить ее, но Доротея умоляла ее постоять так с минуточку.

— Простите, мне хотелось посмотреть, как вы похожи будете на мою дорогую госпожу в этом покрывале. Дай Бог, барышня, чтобы ваша жизнь была счастливее ее жизни!

Эмилия, освободившись от вуали, положила ее обратно на туалет и осмотрела каморку, где каждый предмет, каждая мелочь говорили о покойной маркизе. В амбразуре большого расписного окна стоял столик, а на нем большое серебряное распятие и открытый молитвенник. Эмилия вспомнила, с каким волнением Доротея рассказывала, как ее госпожа бывало любила играть на лютне у этого самого окна!.. А вот и сама лютня: она лежала тут же, на уголке стола, точно беспечно брошенная маркизой, когда-то извлекавшей из нее мелодические звуки.

— Какое печальное, заброшенное место! — молвила Доротея. — Когда скончалась моя госпожа, у меня не хватило духу убрать ее спальню и эту комнатку. Маркиз никогда сюда не заглядывал; так они и остались в том же виде, как были, после того как вынесли хоронить мою барыню…

Между тем Эмилия не отрывала глаз от лютни: оказавшейся испанской и необыкновенно большого размера. Она взяла ее робкой рукой и провела пальцами по струнам. Лютня была расстроена, но издала густой, полный звук. Доротея вздрогнула при знакомых звуках и, увидев инструмент в руках Эмилии, сказала:

— Эту лютню маркиза до страсти любила! Помню, когда она в последний раз играла на ней: это было вечером, незадолго до ее смерти. Я пришла по обыкновению раздеть ее и, входя в спальню, услыхала звуки музыки, несущиеся из этой комнатки: это играла маркиза. Я тихонько подошла к притворенной двери и стала слушать: музыка, хотя и печальная, была бесконечно сладостна! Маркиза сидела с лютней в руках, устремив взор к небу. Слезы так и капали из глаз ее; она пела вечерний гимн, мелодичный, торжественный; голос ее дрожал по временам. Она останавливалась порою отереть слезы, потом продолжала еще грустнее прежнего. О! я часто слышала ее пение, но никогда оно не было таким трогательным! Я плакала, слушая его. Видно, бедняжка перед тем стояла на молитве; на столе лежала развернутая книга. Ах!., вот она и теперь лежит открытая. Пожалуйста, уйдем отсюда, барышня, у меня сердце разрывается…

Вернувшись в спальню, Доротея пожелала еще раз взглянуть на постель; когда они очутились против двери, ведущей в салон, Эмилии при мерцающем свете лампы почудилось, будто что-то быстро проскользнуло в затемненную часть соседнего салона. Ее нервы были сильно потрясены окружающей мрачной обстановкой, иначе это явление, реальное или только воображаемое, не поразило бы ее до такой степени; она даже старалась скрыть свое волнение от Доротеи, но та, заметив ее изменившееся лицо, спросила, не больна ли она.

— Уйдем отсюда, — слабо промолвила Эмилия, — воздух здесь такой тяжелый; — но, решившись на это, она вдруг сообразила, что ей придется пройти по соседней комнате, куда только что промелькнула страшная тень… и тут она почувствовала такую слабость, что принуждена была опуститься на край постели.

Доротея, думая, что на нее так сильно подействовал ее рассказ о печальной катастрофе, разыгравшейся на этом самом месте, пыталась приободрить ее; сидя рядом с ней на постели, она принялась рассказывать о разных подробностях, касающихся того же события, не думая о том, что это может еще более расстроить Эмилию.