Тайны угрюмых сопок

— Есть таковые. Залихорадило якутских и с других мест купцов и разных предпринимателей, потянулись в нашу таёжную глухомань и народ простецкий за собой тянут из губерний всяких, в основном из крестьянских душ. Так они в надежде фарта и копаются, где укажут, иль в свободном поиске шастают по наставлению слова хозяйского. — Исправник достал журнал, открыл, пролистнул две-три страницы и, тыча пальцем, продолжал: — Вон сколь, аж четыре отряда в пойме Олёкмы, небольшой численностью, а одержимы и друг пред другом в соперниках. Бывают и стычки — меж собой повздорят, словами покидаются, на том и заканчиваются разбирательства до следующего раза. У всех глаза горят, да руки чешутся, гребут лопатами землю, копошатся, а оно всё впустую, вот озлобленность и зависть живут рядом, коль кто знаки золотые обнаружат. Видать, не везде, не во всех долинах богатства оные зарыты.

— Земли-то купеческие или казённые? — уточнил Трубников.

— Всякие в нашей местности, и казённые, арендуемые, а где прииски, так те в ведение купцов переведены. Больше земель государственных пустопорожних, на них тунгусы обитают, с давних пор владеют ими, то ж народ исключительный, на особом положении. Стойбищами стоят, где кочуют с места на место, и всюду одна забота — табуны оленей содержат, ловлей пушного зверя занимаются, рыбу ловят. У них всё скупают, пушнина добрая, мех богатый, что говорить, веками их предки таким ремеслом владеют, знают, где и как зверя взять, как шкурки выделывать, этого у них не отнять — умельцы. Хотя чего говорить, и олёкминские охотники в мастерстве тунгусам не уступают, умеют пушнину достать, меж ними разногласий не усматривалось, меж собою ладят, всяк в своём угодье лыжами зимние путики гладит.

— Где ж угодья люда охотничьего? — Рачковский спросил, наперёд зная ответ — не хотел паузы в беседе, нужно было осмыслить главный вопрос к исправнику, а сам глянул на Трубникова. Они встретились взглядами и понимающе обменялись кивками.

— Да повсюду, волка ж ноги кормят, а тайгу не объять, по всей ей родимой и носят свои ноги, — ответил исправник и, захлопнув журнал, положил его перед собой.

Рачковский смотрел в упор на исправника с минуту, отчего Ряженцев поёжился, в этот момент ему очень захотелось узнать: в конце концов, какая же цель появления этих господ? Его не устраивала неопределённость и затянувшееся с ними общение.

— Вам, любезный Святослав Романович, как представителю местной власти, должно быть известно, кто и где из поселенцев Олёкминска промысел свой ведет. Поди и следопыты есть знатные, коли сказываете, тунгусам в сноровке не уступают. По речкам ближним и дальним хаживают, не так ли? — Рачковский прищурился и пристально продолжал глядеть на исправника.

— Как не знать. В основном люди зрелые, а то и преклонного возраста, есть и молодые, но в делах таёжных никому не уступят — сильны в делах промысловых.

— Вы б, милейший Святослав Романович, по каждому удачливому охотнику изложили б нам подробности, — вставил слово Трубников.

— Да чего тут, какие подробности, все они на виду, в любую избу заходи, там и удалец на все руки.

— И всё же?

— Если вас интересует, кто больше пушнины заготовляет, так они почти все ровня, а характером разные: кто скрытный, кто с открытой душой, кто балагурить любит, иные молчуны, слова не добьёшься. Тот же Савва Меренов, трудяга, живёт один как перст, редко с кем словом перекинется, всё в одиночку и сам себе на уме, — тут Ряженцев вроде как встрепенулся: — А на селе ещё одна душа одинокая живёт — парень неженатый, но охотник бывалый, натаскал его отец, пока жив был, так тайгу эту вдоль и поперёк исходил, лентяем не рос, оттого и трудолюбие в нём упорное, жилистый, в отцову кровь удался, тот был знаток на все руки.

— Почто так говорите — одинокий, ладно отец умер, а матушка не при нём, что ли?

— И она ушла за мужем разом с ним, вот и остался один в избе, что отец построил. Из Орловской губернии семья, а судьба вот так сложилась. А парень видный, умом пытливый, охочий просторы изучать-мерить. Ему во времена Ермака родиться надо было б, так Василий Тимофеевич непременно при себе б его держал, крепкий, что кедр сибирский, и смелостью не обделён.

Трубникову и Рачковскому такая характеристика о молодом местном жителе приглянулась. Таков человек на дело серьёзное гож.

— А как, совестлив ли, замечен ли на руку к чужому? — спросил Трубников.

— Э-э, тут твёрдо скажу: Севастьян Перваков о чужое не пачкается, лежать добро будет чьё, не поднимет, а коли поднимет, хозяину снесёт. Таких немного, средь таковых пять-шесть найдутся, вот, к примеру, тамбовский мещанин Зиновий Окулов, приехал, прикипел к здешним местам, освоился, а характером твёрд и не лукавый, хватка есть и руки не корявые.

— Какого сословия-то будет этот Перваков?

— Из крестьян, а по натуре, как пояснил, редкой породы. Тут вот заходил давеча, но будто его кто поменял — одержимость золото искать взяла. Только вышел из тайги и про золото мне тут выговаривал, мол, желание имеет страстное поисками его заняться и пески золотые мыть. Одержим, словно нашёл уже его где.