Тайны Васильков или мое нескучное лето (СИ)

— Да я сюрприз хотел сделать, — буркнул Борька, резким движением высвобождая локоть. — Но, оказывается, сюрприз поджидал меня самого… И у этого сюрприза на редкость крепкие кулаки, — добавил он, осторожно прикасаясь к левому глазу.

Я вскочила и включила верхний свет. Представшее зрелище чуть снова не вызвало у меня истерику. У Борьки под глазом красовался здоровенный фиолетовый фингал, а у Вани посреди лба — лиловая шишка с неровной и довольно глубокой царапиной, в которой я опознала след от Борькиного кольца-печатки. Помнится, когда-то он мне хвастался, что носит эту печатку вместо кастета. А сейчас мне представился случай лично увидеть последствия применения этого чудо-предмета…

Я выдала Борьке замороженный окорок для прикладывания к фингалу, а Ване обработала ранку зеленкой. По ходу дела я официально представила их друг другу.

— Интересно вы тут развлекаетесь, — сказал Борька, придерживая пупырчатую куриную ногу и косясь на Ваню.

— А нечего в темноте шарахаться и людей пугать, у которых и так… нервы расшатаны, — парировал Ваня.

— У кого это нервы расшатаны? — спросил Борька, внимательно глядя на меня.

— Вот именно, — вскинулась я на Ваню. — Нервы мои… очень даже ничего. Как и все остальное. Ты же сам говорил.

Главное — запутать противника, то есть собеседника, чтобы он и сам забыл, что собирался сказать. Кто это определил, что у меня с нервами не все в порядке? Все у меня в порядке, даже более того…

— Я уверен, вам обоим не терпится все мне рассказать, — заключил Борька. Его взгляд, брошенный на Ваню, уже не был таким сердитым.

— О господи! — воскликнула я. — Как я устала все рассказывать!

Так что рассказывать пришлось Ване. Правда, хранить молчание у меня не получилось: надо же вносить необходимые уточнения, чтобы Ваня, предаваясь гневным эмоциям, не слишком далеко уходил от истины.

— Ни фига себе, — присвистнул Борька, когда повествование достигло завершающей стадии. — А я боялся, что ты тут скучаешь…

— Ха, — сказала я и замолчала.

— Я знаю Степана Пантелеевича, — сказал вдруг мой брат.

— Знаешь? — удивилась я.

— Ну, не то чтобы прямо-таки знаю, но очень хорошо помню. Мы с дедом к нему ездили, когда они с бабушкой еще в городе жили. А потом я встречался с ним уже здесь, в Васильках, он навещал бабушку.

— И что ты о нем думаешь? — спросила я.

— Думаю, что это правильный дядька.

— В каком смысле? — иногда я не понимаю его определений.

— В прямом, — ответил Борис и глубоко задумался.

И все же он, Борька, поглядывал на меня как-то недоверчиво. Может, думал, что мы его разыгрываем?

— Кать, может, сообразишь чего-нибудь пожевать? Чаю там, или кофе?

— Чаю пожевать? — переспросила я.

— Ну и к чаю чего-нибудь. Я голодный, как дикий вепрь.

Я вышла на кухню, оставив Бориса с Ваней. Надеюсь, у них нет желания продолжать выяснять, у кого кулаки крепче. Типичные мужчины. Сначала в глаз дадут, а потом разбираются, кому дали и за что. Интересно, какую легенду они придумают для объяснения своих синяков и шишек окружающим, той же бабе Груше, например? Лично я в последние дни все время ношу на шее платок, хотя следов уже совсем не осталось.

Я вернулась в гостиную, чтобы спросить у Бориса, какие бутерброды он предпочитает. Готовой еды у меня не было, а я знала, что он терпеть не может есть по вечерам яичницу или омлет, считая их сугубо утренней едой. Когда я вошла, они оба замолчали и, кажется, даже отпрянули друг от друга, как будто я застала их за каким-то неприличным занятием. Ага, вот, значит, как. Мужские тайны. И что это вы, интересно знать, тут обсуждаете, за моей спиной? Я уселась на стул, сложив руки на груди.

— Кать, ты чего? — спросил Борька.

— Не знаю, чем тебя кормить, — сказала я.

— Да я на все согласен, — сказал он нетерпеливо.

— Даже на яичницу?

— Даже на яичницу, — сказал он, поморщившись.

— А ты будешь? — спросила я Ваню.

— Ага, — он кивнул, глядя на Борьку.

Я вернулась на кухню, оставив обе двери широко открытыми. Но они говорили тихо и невнятно, так что я слышала только низкий гул их голосов, и при этом не могла разобрать ни слова. Понятно, что Борька услал меня специально, а вовсе не потому, что проголодался. Он вообще ест мало и практически никогда не ест по ночам. Говорит, что после ночной еды не может уснуть. Ну что ж, значит, сегодня ему предстоит бессонная ночь. Я поставила на огонь самую большую сковороду и разбила в нее десять яиц. Потом я на цыпочках подкралась к двери и прислушалась.

— В этом нет никаких сомнений, — услышала я голос Вани.

Потом Борька что-то спросил, я не могла разобрать, что.

— Нет, я сам ничего не видел, — ответил ему Ваня. — Но…

Тут я услышала звук отодвигаемого стула и тяжелые шаги по деревянным половицам. Я отпрыгнула к плите. Вот, значит, в чем дело. Боря сомневается. Думает, что я все это сочинила или мне померещилось, или приснилось… Он всегда говорил, что у меня буйная фантазия. Может, он и прав. Но на этот раз, к сожалению, моя фантазия вообще ни при чем.

Я нарезала огурцы и помидоры, украсила все это веточками петрушки и ломтиками сыра, разложила яичницу по тарелкам и пошла звать мужчин.