– Я больше не охочусь. Это изменило меня как ученого.
– Как это не охотишься? Конечно, охотишься. Его светлость рассчитывал, что ты будешь добывать для него образцы во время нашей тихоокеанской экспедиции.
– А я бы придумал, как этого избежать, – сказал он. – Предпочитаю изучать животных, сохранять их.
– Но ты не можешь ничего изучать, если прежде не добудешь себе объекты для изучения в дикой природе, – возразила я.
– Всегда бывают животные, для которых смерть – лишь избавление, – заметил он. – Старые, больные или те, которые начали нападать на человека. К тому же его светлость такой забывчивый, я запросто могу сказать ему, что кого-то подстрелил, он все равно забудет об этом, не дойдя до дома.
– Это жестоко.
– Это практично, – возразил он.
Я осмотрела его с головы до пят, внимательно изучив все, за исключением той части тела, которую все еще скрывала ряска, хоть уже и не идеально. На его теле все еще были видны шрамы, полученные в последней экспедиции, и я задумалась, это ли так его изменило. Я указала на тонкую белую линию, пересекавшую его лицо от брови до подбородка.
– Ты тогда перестал? Поэтому?
Он сделал глубокий вдох и опустил голову под воду. Провел там почти две минуты и наконец вынырнул с громким всплеском, шумно выпустил воду и поднялся как величественный сын Посейдона.
– Ну хорошо, да, – признал он. – Мне не очень-то хотелось расправляться с тем ягуаром, хоть он и собирался разорвать меня на куски. Одно дело – метить в животное с большого расстояния. Тогда не чувствуешь такой с ним связи. А это оказалось для меня слишком лично. С тех пор я не убил ни одного зверя и сомневаюсь, что смог бы, во всяком случае, не здорового и полного энергии, такого, у которого еще вся жизнь впереди.
Я вспомнила, как дрожали у меня на ладони влажные крылья, и прекрасно поняла, о чем он говорит.
– Нужно выбраться из города, – сказала я наконец. – Мне необходимо приключение.
Он уставился на меня с открытым от изумления ртом.
– Вероника, мы выслеживаем убийцу. Какое еще приключение тебе нужно?
– Не могу точно сказать, – с досадой ответила я. – Знаю только, что начинаю костенеть. Одним прекрасным утром я не приду работать, ты пойдешь меня искать и обнаружишь, что я полностью окаменела.
– Ты просто раздражена оттого, что хотела швырнуть разгадку этого убийства в лицо Луизе, но пока не смогла этого сделать. Боишься, что Майлза Рамсфорта повесят, и тебя волнует не то, что восторжествует несправедливость, а то, что в таком случае ты проиграешь.
– Как это низко – говорить мне такие вещи, – сказала я, собирая свои чулки и ботинки. – Думаешь, что ты чертовски умен, но знаешь, это совсем не так. Ведь ты не можешь даже уследить за своей ряской. Честно говоря, она уже давно уплыла.
Стокер чертыхался всю обратную дорогу до Бельведера.
Глава 21
К вечеру мы перестали ссориться или, по крайней мере, решили больше не обсуждать этот вопрос. Всю оставшуюся часть дня занимались работой и прервались только раз: поужинать рыбой с картошкой из ближайшего заведения. Потом уселись в нашем укромном уголке, чтобы выпить и покурить в миролюбивой тишине. Мы не стали зажигать свет в Бельведере; комната освещалась лишь небольшим огнем в камине да дрожащими огоньками на кончиках наших сигарилл. Лицо Стокера было погружено во тьму, мне был виден лишь четко очерченный профиль. Он повернулся ко мне правым боком так, что не было ни шрамов, ни глазной повязки, лишь прекрасные черты, которыми одарила его природа.
– Озимандия, – пробормотала я.
– Что это?
– Просто думаю об одном стихотворении, – сказала я ему, припомнив бессмертные строки Шелли. И правда, «обломок статуи распавшейся»[18], подумала я.
Он задумчиво затянулся сигариллой.
– Вероятно, у нас есть еще один путь в расследовании, – протянул он. – И мы можем им заняться сегодня ночью – будет немного приключений для твоей беспокойной души, – добавил он с усмешкой.
– Что за путь? – Я в нетерпении наклонилась к нему.
Он покрутил стакан в длинных пальцах, глядя на золотые искры в янтарной жидкости.
– Мистер Петтифер.
Я вспомнила застенчивого тщедушного человечка, который сегодня днем не сказал нам и двух слов, и рассмеялась.
– Как тебе пришло в голову, что он может быть нам полезен?
Он испустил вздох глубочайшего удовлетворения.
– Потому что я знаю один его грязный секрет, о котором неизвестно его партнеру.
Он повернулся и посмотрел на меня своими сапфировыми глазами.
– Помнишь лакричную конфету из его письменного стола, которую я решил попробовать?
– И сплюнул в носовой платок? Да.
– Это была не лакрица, а опиум.
– Опиум! А откуда ты… Ну, неважно, – быстро сказала я, выставив вперед руку. – Иногда я забываю, что у тебя грехов не меньше, чем у меня.
– Может быть, у меня они даже разнообразнее, – добавил он, ухмыльнувшись. – Очевидно, что это был опиум, более того, опиум, приготовленный вполне определенным образом, – такой бывает только в одном месте в Лондоне, насколько я знаю.