В послевоенных мемуарах советские генералы также запечатлели героев, достигших больших успехов в уничтожении вражеской техники. Так, маршал бронетанковых войск М.Е. Катуков рассказал о своем подчиненном старшем лейтенанте Д.Ф. Лавриненко, погибшем под Москвой в декабре 1941 года: «Двадцать восемь кровопролитных боев с противником было на его счету. Трижды горела машина Дмитрия Лавриненко, но отважный танкист из самых тяжелых ситуаций выходил невредимым. Он уничтожил 52 фашистских танка. История минувшей войны не знает другого такого примера»{577}. В данном случае Михаил Ефимович явно грешит против истины, поскольку на счету немецкого танкиста Виттмана было почти в три раза больше уничтоженных танков, чем у Литвиненко. Да и в числе уничтоженных старшим лейтенантом танков позволительно усомниться. Во-первых, последний уничтоженный Лавриненко немецкий танк, по утверждению Катукова, был тяжелым{578}, что, как мы уже говорили, в принципе невозможно. Во-вторых, подвиги Лавриненко начали популяризировать еще в годы войны, но тогда число уничтоженных им неприятельских машин было несколько иным. Как писал корреспондент «Правды» Юрий Жуков, «больнее всего было узнать, что нет уже на свете храброго танкиста Лавриненко. Сорок семь танков уничтожил этот юноша, трем смертям смотрел в глаза, три машины сменил на поле боя, но крепко берегла его судьба до тех пор, пока пустой случай не оборвал его молодую жизнь: вышел он на дороге из танка, хотел осмотреться, и шальной снаряд, разорвавшийся рядом, убил его»{579}. В полном соответствии с законами мифа, герой-богатырь, троекратно избегавший верной смерти, в конце концов гибнет в результате нелепой случайности.
Весьма показательно и то, что наряду с подвигами Лавриненко Катуков вынужден был поместить в своих мемуарах и подробный рассказ о 28 панфиловцах, хотя бой у разъезда Дубосеково не имел никакого отношения к действиям катуковской 1-й гвардейской танковой бригады{580}.
В Советском Союзе пропаганде необходимо было приучить красноармейцев к мысли о неизбежности громадных потерь, ценой которых врагу будто бы наносятся еще большие потери и таким образом покупается конечная победа. Мифы 28 гвардейцев-панфиловцев, 5 моряков-севастопольца, Александра Матросова и матросовцев и ряд других как раз и призваны были побудить народ к самопожертвованию, убедить бойцов и командиров, что можно противостоять натиску немцев даже тогда, когда они имеют перевес в технике, что можно и нужно идти на неподавленные укрепления противника, закрывая грудью амбразуру. Ради этого пропаганда допускала даже реалистическое изображение гибели советских героев, которое мы видим в очерке Кривицкого, рассказе Платонова, поэме Тихонова. В других странах, в частности в Германии и в США, подобный сюжет — жизненно достоверное изображение смерти — оставался табу, особенно в кинофильмах{581}.
Публично немецкие лидеры особо подчеркивали свое желание уменьшить жертвы как армии, так и мирного населения Германии. Правда, Гитлер, выступая в рейхстаге 1 сентября 1939 года, призывал вермахт и немецкий народ к любым жертвам, мотивируя этот призыв собственной готовностью «принести любую личную жертву». Фюрер поклялся, что не переживет поражения, и клятву, как известно сдержал, хотя вряд ли думал об этом в первый день войны{582}. Однако всего лишь месяц спустя, 6 октября 1939 года, выступая в рейхстаге по завершении польского похода, Гитлер подчеркивал свое стремление к минимизации германских потерь, утверждая, что только благодаря такому стремлению остатки польской армии смогли до 1 октября удерживать укрепления Варшавы, Модлина и косы Хель{583}. Также и выступая в Мюнхене 8 ноября 1942 года, в разгар кровопролитного сражения за Сталинград, он утверждал, что медленное продвижение немецких войск к Волге объясняется желанием избежать здесь мясорубки, подобной Вердену, равно как длительная осада Севастополя призвана была предотвратить большие потери в немецких войсках{584}.
Только в последние месяцы войны, когда поражение Германии было уже очевидно для всех, мотив жертвенности стал главным в национал-социалистической пропаганде. Так, Гитлер 7 октября 1944 года обратился с посланием к членам Гитлерюгенда, добровольно отправившимся на фронт: «Мой Гитлерюгенд! Я с радостью и гордостью узнал о вашем желании уйти на фронт добровольцами всем классом 1928 года рождения. И в этот решающий для рейха час, когда над нами нависла угроза ненавистного врага, вы дали нам всем вдохновляющий пример боевого духа и безоглядной преданности делу победы, каких бы жертв это от вас не потребовало… Нам известны планы врагов, направленные на безжалостное уничтожение Германии. Именно по этой причине мы будем сражаться еще более преданно во имя рейха, в котором вы сможете с честью трудиться и жить…
Жертвы, принесенные нашим героическим юным поколением, найдут свое воплощение в победе, которая обеспечит нашему Народу, национал-социалистическому рейху гордое и свободное развитие»{585}.