Тайны Второй мировой

Для сравнения: в печально знаменитом приказе № 270 от 16 августа 1941 года, изданном Сталиным и подписанным, вслед за Верховным, Молотовым, Буденным, Ворошиловым, Тимошенко, Шапошниковым и Жуковым, судьба военнопленных и членов их семей была определена гораздо менее сурово: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров… Обязать каждого военнослужащего независимо от его служебного положения потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться ему в плен — уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи»^{595}. Легко убедиться, что Иосиф Виссарионович в кровожадности уступал Георгию Константиновичу. Сталин призывал безоговорочно расстреливать на месте лишь сдающихся в плен командиров и комиссаров, да и то, если они делают это намеренно, срывая знаки различия, т. е. собираясь сдаться в плен, независимо от обстановки. Рядовой же и сержантский состав дозволялось расстреливать только тогда, когда они, не исчерпав всех средств сопротивления, станут сдаваться в плен. То есть, например, если у бойца кончились патроны, то можно сказать, что он бороться дальше не может и вроде бы даже ему и в плен сдаться не зазорно. А можно, впрочем, трактовать приказ № 270 и таким образом, что надо еще бросаться на врага с саперной лопаткой или финкой. Тогда надо расстреливать и тех, кто поднимает руки сразу же, как замолкает его винтовка или пулемет. Впрочем, подразумевалось скорее всего, что надо расстреливать только тех, кто будет сдаваться в плен преднамеренно. Так что приказ оставляет командирам и красноармейцам некоторую свободу в его применении. Вот Жуков выбора не оставил: всех расстрелять, и командиров, и бойцов, и семьи их (интересно, а грудных младенцев в этих семьях тоже надо было расстреливать?). И насчет вернувшихся из плена приказ № 270 ничего не говорил. Вспомним, что Сталин после войны даже заведомых перебежчиков — власовцев отнюдь не всех расстрелял, а большинство направил трудиться в ГУЛАГ — пусть поработают на благо Родины. Жуков же решил: чего с ними церемониться, расстрелять, и точка. По сравнению с Георгием Константиновичем Иосиф Виссарионович выглядит гнилым либералом. Не в первый раз в истории слуга тирана оказался более жестоким, чем сам господин. Даже моряки-балтийцы испугались, и в Политуправлении Балтфлота приказ Жукова немного смягчили, предписав расстреливать по возвращении из плена только перебежчиков, а не всех сдавшихся в плен.

А вот после войны у Георгия Константиновича никаких «мальчиков кровавых в глазах» не было. Наоборот, он фарисейски сокрушался в беседе с Константином Симоновым о трагической судьбе советских пленных: «Он с горечью говорил о том, — вспоминал Константин Михайлович, — что по английским законам оказавшимся в плену английским солдатам и офицерам за все время пребывания в плену продолжали начислять положенное им жалованье, причем даже с какой-то надбавкой… «А что у нас, — сказал он, — у нас Мехлис додумался до того, что выдвинул формулу: «Каждый, кто попал в плен, — предатель Родины» — и обосновывал ее тем, что каждый советский человек, оказавшийся перед угрозой плена, обязан был покончить жизнь самоубийством, то есть, в сущности, требовал, чтобы ко всем миллионам погибших на войне прибавилось еще несколько миллионов самоубийц. Больше половины этих людей было замучено немцами в плену, умерло от голода и болезней, но, исходя из теории Мехлиса, выходило, что даже вернувшиеся, пройдя через этот ад, должны были дома встретить такое отношение к себе, чтобы они раскаялись в том, что тогда, в сорок первом или сорок втором, не лишили себя жизни… Трусы, конечно, были, но как можно думать так о нескольких миллионах попавших в плен солдат и офицеров той армии, которая все-таки остановила и разбила немцев. Что же, они были другими людьми, чем те, которые потом вошли в Берлин?

Были из другого теста, хуже, трусливей? Как можно требовать огульного презрения ко всем, кто попал в плен в результате всех постигавших нас в начале войны катастроф?..»^{596}