Тайны захолустного городка

– Вот. Я и говорю! Без назидания, – Фомин крякнул, сжал кулаки-булыжники и со значением постучал ими по своим коленкам, – без этого дела только дурак пойдёт на сознанку.

– Ты прямо по фене заговорил, Маркелыч, – невесело улыбнулся Миронов. – А в активе у нас с тобой пока полный нуль.

– Как так? – всполошился тот.

– Проверяла уже милиция твоих оборванцев. Не шпана они. Вполне положительные люди. Геологи из Саратова. Отдыхают у нас.

– А ножички? – округлил глаза егерь.

– Ножички у рыбаков – обычное дело. Ты сам-то без ножа ходишь?

– Я егерь. Мне положено.

– И им не воспрещается. Обычные ножи, Маркелыч. Обычные… А вот про двух других мужиков они тебе говорили, это интересно.

– Каких, Александрыч? Я что-то запамятовал.

– Которые их к палаткам артистов послали.

– Да-да. Говорили! Как же.

– Вот тех надо бы найти.

– Так как же, Александрыч?

– Ладно. Это я сыщиков наших напрягу. Давай ещё с завхозом поговорим. А там видно будет.

Миронов высадился на берег и отправился к Рассомахину, оживлённо беседующему с Лисичкиным и женщинами, а Фомин, подгребая вёслами, поплыл отдавать лодку владельцам. Когда он возвратился, Миронов сидел на пригорке, чиркая что-то в своём блокноте.

– Ну, как геологи-то?

– Ничего, ребята. Повеселели, как клёв пошёл. Приглашали на уху, – егерь сел рядом со следователем, закурил. – С завхозом-то что? Не дрались они здесь? Может, скрывают от нас? По пьяни-то чего не наделаешь.

– А? – не понял Миронов, не отрываясь от своего занятия.

– Глазище-то у завхоза видел какой? Не приложился кто вчера? За этой… пострадавшей мужики-то табуном… И режиссер их в сиреневых рейтузах крутился, никого не подпускал. Наш Сердюков-то! Тоже туда. Пузо выставил и попёрся. Мне даже поцеловать её не дал.

– Да ты что, Маркелыч? – усмехнулся следователь и оставил блокнот. – Не дал поцеловать!

– Не дал, пузатый, – сконфузился егерь, – а ведь у неё мужик есть. Из артистов тоже. Там был вчерась. С нами. За одним столом.

– Вот как?

– Водку пили с этим? Как его? С Лисичкиным. Да он тебе говорил, наверное?

– Нет. Не сказал.

– Пил. Укатались они оба. Тот по столу стучал. А Лисичкин его успокаивал. Приревновал, наверное.

– Ты всё помнишь, Маркелыч?

– А чего мне забывать? Я трезвый был. Как стёклышко. А баба, Александрыч, красавица. Жаль её. Ласковая такая. Всех целует. Если бы такая была…

– А муж, значит, приревновал?

– А как же? И я бы на его месте не стерпел. Этот режиссёр их, наглый малец. Прилип к ней, обнимает. Вот я и спросил про глаз-то.

– Так глаз болит у завхоза! Он при чём?

– Э-э-э! Александрыч! Такая женщина!..

– Но завхоза вроде не было за столом? Женщины говорят, он рыбачить уезжал. Сетку они здесь где-то ставят, на котёл рыбу ловят.

– Нет. За столом его не было. Это точно.

– А чего же ты его приплёл?

– А после?.. Может, мордобой у них пошёл?

– Проверим… Что-то я мужа её не найду.

– Это как же?

– Завхоз говорит, что с шофёром с вечера тот ещё уехал на другой берег Волги рыбачить. К вечеру возвратятся.

– Значит, не знает муж, что жену убили?

– Выходит так.

– Вот те раз! Вот подарочек будет…

– Зарыбачились.

– Что же? Ждать будем, Александрыч?

– А что делать?

* * *

Спустилось солнце за горизонт, Миронов с Фоминым поужинали ухой у геологов, попили чайку с артистами и уже засобирались назад, так и не дождавшись никого, как к берегу в стороне от палаточного лагеря неслышно тиснулась в песок лодка.

– Витёк! – бросился к лодке завхоз Рассомахин, опережая следователя и егеря. – А где Иван Иванович? Вас здесь следователь заждался из прокуратуры.

– А я почём знаю, где он? – отозвался шофёр и выпрыгнул из лодки. – Я его не видел. Он ночью так и не пришёл, как договаривались. Я один уехал. Передумал Иван Иванович. А что, нет его?

Уравнение с четырьмя неизвестными

Шанин вбежал, как всегда, первым, запыхавшийся. Распахнул широко дверь, прошёл к столу, поприветствовав с порога: «Здравия желаю, товарищ прокурор!» – и уселся в угол кабинета, к окну. Удобное место для милиционера, подметил Шаламов, всех видно, а самого не видать со света.

Но начальник райотдела не умел скучать, его постоянно что-то будоражило.

– Как Григорич, не приглашал? – въелся Шанин в прокурора. – Я только что от него. Злой наш Зелезнёв.

«Знаем твои заботы, – подумал Шаламов, не поднимая глаз. – С утра, чуть свет в окошке, в райком несёшься, чтобы гэбэшник не опередил. Наперегонки бегаете». – А вслух пробасил:

– Нужды вроде не было.

– А статья? Журкин, змей, настрочил! – Шанин открыл папку. – Собирать объяснения пришлось.

– Тебе не впервой.

– Личный состав перевернул. На ноги всех поставил.

– Убийством бы лучше занимались, – нахмурился прокурор. – Сплетни да склоки проверяете. А дело стоит. Что по убийству?

– Щас. Мои доложат.

– И самому не мешало бы знать.

– Да что уж там… Пусто пока. Хвалиться нечем. Я что говорю, Михалыч… Звонил я опять в Управу к своим. Отцы в один голос твердят: ошибку мы допустили, с квалификацией происшествия: не убийство это, как карточку Миронов твой выставил, а причинение тяжких повреждений. Сидели бы сейчас спокойно, не дёргал бы никто.