Тайны запретного императора

По-видимому, регент стращал Анну Леопольдовну тем, что вернет в Россию побеги «семени Петрова» — герцога Голштинского, чьи права на престол были даже предпочтительнее прав Ивана Антоновича [174]. Зная, как Бирон и его клевреты протащили Акт, добились подписи «всех чинов», Анна Леопольдовна могла этой угрозы испугаться. Впрочем, одновременно Бирон мог предлагать Брауншвейгской фамилии и союз против этого общего для них врага, в пользу которого (как и его тетки Елизаветы) была расположена гвардия. На следствии 1741 года Бирон сказал, что в беседе с супругами он «представил, что, понеже в нынешнем случае и во время порученного ему правительства без злых внушений с обеих сторон не будет, и для того их высочества изволили б о таких внушениях ему всегда объявлять, что он, с своей стороны, также обещает, дабы тем всяким злым умышлениям пристойным образом предупреждено было, в чем ссылается на их высочества и многих из генералитета, которым при том тогда быть случилось» [175] . «Злые внушения и умышления», которые могли быть опасны и для Бирона, и для Анны Леопольдовны, могли исходить только из круга сторонников дочери Петра Великого и ее племянника.

23 октября регент сам даровал принцу Антону-Ульриху титул «Его высочества» [176]. В те дни Бестужев-Рюмин хвастливо рассказывал саксонскому дипломату Пецольду, как они с Бироном ловко все обстряпали: мигом, за одну ночь после смерти Анны Иоанновны отпечатали манифест о регентстве и форму присяги, что позволило уже на следующий день привести к кресту (то есть к присяге) полки и жителей столицы. Сделано, действительно, это было так быстро, что возможные противники не успели даже прийти в себя. Как сообщал Шетарди, по требованию генерал-прокурора Трубецкого все сенаторы, члены Синода, кабинет-министры, президенты коллегий, генералы, офицеры и чиновники коллегий и других учреждений были призваны в Кабинет, где подписали присягу в верности завещанию покойной императрицы [177]. «Теперь, — вещал Бестужев, фаворит нового властителя России, — для достижения полного единодушия нам остается только награждать благонамеренных и примерно наказывать непокорных». В самом деле, присяга гвардии — самый щекотливый момент каждого воцарения в тогдашней России — в целом прошла вполне гладко. Регент Бирон мог опереться на своих людей везде. В армии заправлял казавшийся тогда его преданным союзником фельдмаршал Миних, который сразу после смерти Анны Иоанновны придвинул к столице армейские полки с целью, вероятно, предотвратить возможные волнения в гвардии. Да и гвардия была под контролем: сам Миних командовал Преображенским полком, А.И. Ушаков — после отставки Антона-Ульриха — Семеновским, брат регента Густав Бирон — Измайловским, а курляндец барон Георг-Рейнгольд Ливен замещал малолетнего Петра Бирона на должности командира Конной гвардии [178]. В государственном аппарате, в Кабинете министров, сидели верный Бестужев-Рюмин и слабый, покорный сильнейшему князь А.М. Черкасский. Не раз в прошлом показывал свою преданность временщику и только что назначенный им на должность генерал-полицмейстера князь Я.П. Шаховской. В секретной полиции — Канцелярии тайных розыскных дел (более известной как Тайная канцелярия) распоряжался уже упомянутый надежный Андрей Иванович Ушаков. Человек беспринципный, циничный, службист и профессионал пыточного дела до мозга костей, он всегда верно служил тому, кто стоял в данный момент у власти — для него было неважно кто именно. Если Бирон у власти — пытал и допрашивал его врагов, если Миних и Остерман — то Бирона и Бестужева, если Елизавета Петровна — то Остермана и Миниха и т. д. Конечно, порой у него из-за этого случались неприятности. И в начале 1741 года, когда Бирона сбросили, кресло под Ушаковым, безотказно исполнявшим волю регента, пошатнулось, но гуманная правительница Анна Леопольдовна ограничилась нестрашным внушением, а чтобы главный палач империи не расстраивался, пожаловала ему ленту ордена Андрея Первозванного.

Кроме того, на службе у регента состояло множество штатных и добровольных шпионов. Первейшим из них считался генерал-прокурор князь Н.Ю. Трубецкой, о котором один из подследственных в Тайной канцелярии сказал, что Трубецкой «у регента на ухе лежит» [179]. Из окружения Анны Леопольдовны регент предполагал получать информацию от сына Миниха, гофмейстера ее двора [180]. Кроме того, в Москву был послан указ, чтобы «под рукою искусным образом осведомиться старались, что в Москве между народом и прочими людьми о таком нынешнем определении (регентстве. — Е. А.)говорят, и не происходит ли иногда, паче чаяния, от кого о том непристойные рассуждения и толкования».