Тайны запретного императора

Вскоре, уже в октябре, Бирону пришлось употребить власть к непокорным. «Наушники» (производное от «лежания на ухе»), донесли, что отец императора, принц Антон-Ульрих, позволяет себе публично осуждать регента и сомневаться в подлинности завещания покойной императрицы, и что у него есть немало сторонников в гвардии. Первым сообщение о том, что два поручика Преображенского полка «затевают недоброе», принес верный Бестужев, потом о других крамольниках сообщил князь Черкасский [183]. Донесли Бирону и о сочувственных Антону-Ульриху разговорах в среде гвардейцев и чиновников, и даже о готовящемся заговоре в пользу Брауншвейгской семьи и прямой причастности к этому самого принца — командира Семеновского полка. Регент действовал, как всегда, решительно и быстро — по его приказам были арестованы более двадцати замешанных в этом гвардейцев и чиновников. Их тотчас отвезли в Петропавловскую крепость, в Тайную канцелярию, где они оказались «в катских руках», в камере пыток. Под пытками они показали, что были недовольны установившимся регентством и симпатизировали Брауншвейгской фамилии, что связаны с принцем и — в меньшей степени — с принцессой.

Бирон, получив эти сведения, сразу же накинулся на принца Антона-Ульриха как зачинщика и причину доставленного регентству беспокойства. Вначале Бирон вызвал Антона-Ульриха к себе домой на «воспитательную беседу», а потом устроил принцу публичный допрос в присутствии высших чинов государства (опять «все чины»). Во время этого действа Бирон, как писали в указе времен правительницы, «против их высочеств многие угрозительные слова произнес», стал Антона-Ульриха «многими непристойными нападками нагло утеснять», а, проще говоря, вероятно, орал на отца императора, угрожая ему дуэлью [184]. Сказал свое веское слово и начальник политического сыска генерал Ушаков, который укорял и стыдил принца и обещал поступить с ним как с государственным преступником. Растерянный принц совершенно стушевался, оправдывался и просил прощения. Бирон, по словам Финча, потом насмехался над поверженным принцем, говорил, что Антон-Ульрих вызывает жалость по причине своего недомыслия. На устроенном ему допросе принц, со слов Бирона, простодушно признался, что хотел, как он выразился, «немного побунтовать» («to rebel a little»), и что в числе восьми его главных сообщников были шут, цирюльник и подмастерье [185].

Возможно, Бирон, по своей давней нелюбви к принцу, да еще перед иностранными дипломатами, весь этот допрос, ответы и реакцию Антона-Ульриха окарикатурил. Между тем вот как Бирон передает в своих записках разговор с принцем: «Я сказал ему…, (что) считаю своею обязанностью предостеречь Его высочество насчет людей, затевающих возмущение, о чем ему уже известно, но если закрывать глаза на это бедствие, то оно, едва возникая теперь, будет возрастать со дня на день и неизбежно приведет к гибельным последствиям. “Да ведь кровопролитие должно произойти во всяком случае”, — заметил принц. Я спросил Его высочество, не считает ли он кровопролития такой безделицею, на которую можно согласиться почти шутя? “Представьте себе, — говорил я ему, — все ужасы подобной развязки. Не хочу думать, чтобы ваше высочество желали ее”. — “Могу вас уверить, — три раза повторил принц, — я никогда не начну первый”. — “Такой ответ, — возразил я принцу, — дурно обдуман. Не одно ли и то же заражать разномыслием и сообщать движение мятежу? Впрочем, легко может случиться, что ваше высочество первый ж и пострадает за это”. Принц повторял одно, что он ничего не начнет первый и не поднимет прежде других знамени возмущения. Я спросил еще, что думает Его высочество выиграть путем мятежа? И если он недоволен чем-нибудь, то чем именно? — Наконец, принц объяснился, что не совсем верит в подлинность завещания покойной императрицы… Уговаривая Его высочество не слушать людей неблагонамеренных, но объявлять их, я сделал еще одну напрасную попытку изменить образ мыслей принца…» [186]. Прочитав этот текст, принадлежащий перу явного недоброжелателя Антона-Ульриха, читатель может убедиться, что регент имел разговор совсем не с ребенком, слабоумным или слабовольным ничтожеством, а с убежденным в своей правоте человеком.