Тайны запретного императора

На самом же деле — и это будет показано ниже — дело обстояло намного сложнее. Не все, предложенное Остерманом, с порога отвергалось правительницей, не был и сам Остерман в отношениях с Анной Леопольдовной честен и последователен до конца. Впрочем, возможность интриги против Остермана со стороны Линара, власть которого при дворе все усиливалась, отрицать тоже нельзя. Линар явно претендовал на роль фаворита типа Бирона — человека решительного, властного, сильного, и для него Остерман представлял наиболее серьезную опасность.

Ближе Остерман сошелся с принцем Антоном-Ульрихом, делая на него ставку в политической игре. Остерман, вероятно, полагал, что через принца он сможет влиять на правительницу и таким образом проводить свою политику. Но здесь он не добился своего — принц, несмотря на «школу Остермана», так и не сумел стать самостоятельной политической фигурой. Дело не только в его характере и особенностях взаимоотношений с женой, о чем сказано выше. В России у принца сложилась не особенно выгодная для него политическая репутация. Над этим много «поработал» его недоброжелатель Бирон. Во время царствования Анны Иоанновны Бирон говорил секретарю саксонского посольства Пецольду, что Вена, добившись заключения брака Антона-Ульриха с племянницей царицы, пытается сделать из него политика, рекомендует допустить его к делам, включить в состав Кабинета министров и Военной коллегии как человека родовитого и с большими способностями. Герцог был взбешен этими, полученными из Вены, советами: «Если же в Вене такого мнения, что у герцога Брауншвейгского прекрасные способности, то он, Бирон, готов без труда уговорить императрицу, чтобы принца совсем передать венскому двору и послать его туда, когда там настоит надобность в подобных мудрых министрах». И далее: «Каждому известен герцог Антон-Ульрих как человек самого посредственного ума, и если его дали в мужья принцессе Анне, то при этом не имели и не могли иметь другого намерения, кроме того, чтобы производить на свет детей, но и на это он не настолько умен. Надобно только желать, чтобы дети, которые могут, пожалуй, от него родиться, были похожи не на него, а на его мать» [314].

Конечно, нужно учитывать две причины особого, пышущего ядом, гнева Бирона: первая (гипотетическая) — Анна Леопольдовна досталась не его сыну, и вторая (вполне реальная) — Бирон сам хотел управлять Россией, а не перепоручать это австрийскому кабинету в чьем бы то ни было лице. Но для нас важно суждение герцога о том, что Антона-Ульриха пригласили в Россию совсем не для того, чтобы допускать к власти. Эту точку зрения вполне разделяла правительница и последовательно проводила в жизнь. При этом сам принц не раз пытался заняться политикой, не говоря уже о том, что был увлечен порученным его заботам военным управлением. Э. Финч в сообщениях за конец февраля 1741 года передает содержание беседы с принцем о внешней политике. Принц пришел к Остерману, у которого в это время как раз сидел английский посланник, и они разговорились: «Изо всей речи принца Брауншвейгского ясно, что его высочество совершенно убежден в полной необходимости осуществить гарантию Прагматической санкции и защитить Австрийский дом для сохранения безопасности и равновесия Европы. Слова его по этому поводу были так определенны, что не оставляют ни малейшего сомнения в их согласии со взглядами правительницы и наставника Его высочества графа Остермана. Принц говорил также о необходимости соглашения по поводу общих мероприятий, дабы каждый из союзников мог действовать своевременно…» и т. д. [315]Вся запись беседы Финча свидетельствует, что он имел дело с человеком неглупым, информированным, имевшим свои взгляды (кстати говоря, проавстрийские) на внешнюю политику России. Итак, реализовать свой замысел — сделать принца важной политической фигурой в поисках эффективного влияния на правительницу Остерман не сумел.

Не сложились отношения у Остермана и с пришедшим на смену в Кабинете Бестужеву-Рюмину графом Михаилом Гавриловичем Головкиным. Этот сын петровского канцлера Г.И. Головкина, довольно опытный дипломат и администратор (с 1730 года — сенатор), был человеком неярким и бесталанным. Тем не менее он пытался вести в Кабинете собственную политику, что было почти невозможно — Остерман последовательно сожрал всех более-менее ярких своих коллег по Кабинету — предшественников Головкина: П.И. Ягужинского, А.П. Волынского, А.П. Бестужева-Рюмина.