Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

Рассказывает Светлана Соложенкина[62], дружившая с Луговской: «У Майи Никаноркиной самолюбие было большое, но и харизма была. Ей, видно, хотелось себя как-то проявить, утвердиться. Ну, и был комплекс завоевания Московии, выражаясь современным языком. Желание победить столицу. Как бы по модели – Золя и Бальзака, которые поселились в Париже и на чердаке стали создавать шедевры. Через какое-то время вдруг выясняется, что Майя никуда не ходит и вообще ни в какой институт не поступила. Разразились, конечно, гром и молния – Луговская же отвечает за нее перед родителями. Что делать? Она ставит их перед фактом, и Майя уезжает в Ялту, а спустя годы приехала к Луговской в Москву снова, но уже с Никой».

«Больше, чем Луговская, для Майи не сделал никто, – рассказывает Загудаева. – Она познакомила ее с Вознесенским, Евтушенко, Антокольским, Неизвестным[63], бывала с ней в ЦДЛ (Центральный дом литераторов. – А.Р.). Если б Майка не вошла в московский мир, она была бы совсем иной. Потом она уже по-другому жить не могла». К тому же Майя оказалась весьма любвеобильной: у нее были романы с Вознесенским и Евтушенко, о чем будет рассказано далее, с Неизвестным, с внуком Луговской Владимиром Седовым, чья мать, дочь Владимира Луговского, испугалась появления простой девушки в семье академиков. “Когда Майка узнала, – вспоминает Лушникова, – что я близка с семьей Паустовских, сын которых был примерно ее ровесником, она вокруг него кругами ходила”.

Из рассказа Людмилы Карповой: «В Москве Луговская знакомит Майю с Эрнстом Неизвестным. Она могла помогать ему в работе, писала картины по его композициям. Думаю, что они были близки. У него она проработала с год. Когда Неизвестный уехал в США, он звонил в Москву Лере Загудаевой и говорил, что хочет на Майе жениться. Позже, когда мы с Никушей были в Америке, нас в гости пригласила переводчица Ники. Среди гостей был и Эрнст Неизвестный. Мы поздоровались, и он сказал: “Майя – дура, что не поехала сюда со мной”».

Ходили слухи, будто Майя до четвертого курса училась в Суриковском училище – ныне это Московский художественный институт им. В. Сурикова. По этому поводу Анна Годик сказала: «Я только знаю, что она была ученицей в мастерской Эрнста Неизвестного». Чтобы закрыть этот вопрос, я в марте 2016 года позвонил в Нью-Йорк великому скульптору. К сожалению, из-за слухового аппарата ему трудно было говорить по мобильному телефону, поэтому через свою супругу, Анну Грэм, Эрнст Неизвестный передал мне, что Майю Никаноркину не помнит, так как слишком давно это было (я назвал 1967–1968 годы), к тому же очень много людей прошло через его мастерскую. «На моих глазах, – сказала Анна, – а я там была с 1988 года, ее не было. В Суриковском училище Неизвестный никогда не преподавал, а закончил Суриковский институт». Не думаю, что Неизвестному неудобно было говорить о Майе в присутствии жены – ведь речь шла о ее обучении, а не об их отношениях. Майя была в его жизни эпизодиком, который преподносила родным и друзьям, возведенным в немыслимую степень. На этом закроем еще один пробел в биографии Майи Никаноркиной.

Мне не раз казалось, что Майю постоянно окружает какое-то облако обмана, которое похоже на игру с окружающими, но по сути, – ее образ жизни. Это подтвердила Лера Загудаева, которая дословно сказала так: «Я к этому обману относилась, как к творчеству, Майка в нем жила. Ей так было легче жить! Я даже не обращала на это внимания, она же тоже творческий человек».

По словам Карповой, Майя не работала, потому что работать не могла физически, и страдала от невозможности принести в семью хоть копейку. Ей якобы предлагали первую группу инвалидности, но она категорически отказалась, чтобы ее не называли инвалидом. Могла бы также и подрабатывать художником в местной газете, но, очевидно, считала это унизительным для себя, рожденной, как она считала, для серьезных полотен, которых мир так и не увидел. Из рассказа Татьяны Барской: «Как отец ни старался Майю привлечь к творчеству, ему это не удавалось. Она делала неплохие рисунки. И вот, чтобы ее чем-то занять, мы с Никаноркиным попросили ее пойти на улицу Надсона[64] и нарисовать его домик. Она пошла и сделала замечательный рисунок, мы его опубликовали в газете и дали к нему подтекстовку. Так что она могла бы работать в газете».

«Майя врала даже по мелочам, – вспоминает Лушникова. – Привезла однажды ко мне съемочную группу; я их поджидала у себя в комнате, смотрела в окно и видела, когда подъехала машина, как руководитель группы рассчитался с водителем. А Майя, когда они уехали, сказала: “Представляете, Людмила Васильевна, вместо того чтобы мне деньги дать, так я еще вместо них за такси расплатилась”».

Карпова обратила мое внимание на два стихотворения Ники. Вот одно из них: