Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

Оставим в покое музыкантов и художников, ибо предмет нашего внимания – поэт Ника Турбина. Отмечу, что у значительной части творческих людей мнение о поэтах сводится к стереотипам, таким как «не бывает поэтов-вундеркиндов», «поэт – это в первую очередь тексты» и т. п. Категорически отвергая подобный подход, привожу ряд соображений Андрея Ханова, которые полностью разделяю с ним. Первое соображение. Нет той инстанции, которая определила бы раз и навсегда, что такое поэт и где границы поэзии. Больше того: любое творчество движется, прежде всего, креативным разрушением любых границ. Второе соображение. Сведение поэтического как такового к текстам имело бы право на жизнь лишь в очень коротком временном горизонте, для рассмотрения отдельных произведений. Но в долгосрочной перспективе это сведение возможно, только если уничтожить всю историю поэзии с видами ее бытования. Редукция творчества к тексту есть либо технический прием, используемый для конкретной задачи, либо чистый догматизм.

Формы творчества разнообразны и дают такой спектр возможных синтезов, что к ним невозможно подходить ни с какими «отраслевыми» требованиями. По сути, это живое расширяющееся течение, а в случае Ники – синтез возраста, текста и исполнения, образующий самостоятельную реальность, а не просто «манеру чтения» (это выражение подразумевает, что «читается» что-то готовое, отделимое, отчуждаемое от «исполнителя», то есть Ники). Отсюда – третье соображение. То, что мы рассматриваем, вырисовывается и проясняется лишь по ходу исследования: по крайней мере, Ника как явление точно не может быть редуцирована к строчкам, от которых можно отделить судьбу автора; но также не может быть сведена к безвольному объекту взрослых манипуляций. Ведь это не «физическое явление», в котором можно безболезненно изолировать одну сторону или качество.

На протяжении всей книги автор следовал указанным соображениям, не отделяя Нику-поэта от жизни Ники-девочки и Ники-женщины, стремился показать, как судьба Турбиной переплелась с ее творчеством и повлияла на него. Более того, то же самое касается Майи и Анатолия Никаноркиных, Людмилы и Светланы Карповых, чьи жизнеописания и творения в разной степени представлены в книге.

И все же – возможен ли вообще поэт-вундеркинд? По мнению Андрея Ханова, ближайший способ узнать это – обратиться к истории и выяснить, были ли такие («никоподобные») прецеденты.

По большому счету, – пишет он, – в мышлении нет “нового”. В том или ином виде все – в виде (а) прототипа или (б) элементной базы (словами П.Г. Щедровицкого)[331], – всегда уже есть в мышлении с самого начала. История (в данном случае история искусства) состоит лишь в переакцентировке и выпячивании, усилении того или иного элемента мышления и (или) в связывании элементов. Эти перетоки и смещения выливаются в эволюцию технологий, средств, жанров искусства и вообще всего. Итак, в задаче спрашивается: известны ли аналогичные прототипы (поэтические и околопоэтические задатки в очень раннем возрасте либо попытки их искусственного выращивания в детях)? Оба ответа приемлемы. Если да, то суждение о том, что поэтов-вундеркиндов не бывает, не подтверждается. По словам Евгения Рейна, все великие поэты начали писать рано, в подростковом возрасте. Это связано со взрывным развитием когнитивных[332]способностей в совокупности с гормональными и другими изменениями в этом возрасте. Так может быть, граница этого возраста просто подвижна, и мы не знаем пределы её эластичности?