Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

Вот что пишет по этому поводу Влад Васюхин: «Когда я заговорил о Нике с Андреем Вознесенским, тот ответил: “После ее смерти “Новая газета” написала, будто я ее отец. Это глупость, неправда. У меня был роман с ее матерью, но позже, позже…” Я не поленился, разыскал тот номер. Читаю: “И уж совсем не знаю, – пишет журналист Сергей Миров, – был ли ее настоящим отцом знаменитый советский поэт…” Почему Андрей Андреевич решил, что речь идет о нем? Никаких имен Миров не называет, однако нетрудно догадаться, что подразумевается Евтушенко, ведь именно он “открыл” восьмилетнего поэта».

По словам Загудаевой, Вознесенский впервые увидел Майю, когда ей было лет 13–14. Она была привлекательной девочкой, но поэт тогда приходил не к ней, а к ее родителям. Познакомилась же с ним Майя, уже живя в Москве у Луговской. «Потом Андрей, – рассказала Карпова, – приезжал в Ялту несколько лет подряд. Вместе с Майей они ездили по Крыму. Майя понимала, что больна, но когда забеременела, ее нельзя было узнать: появился огонь в глазах, столько надежды на что-то, даже кураж. Она сказала, что беременна от Вознесенского: “Но не дай Бог ему сказать, я его не люблю”. Один раз Майя была у Вознесенского в гостинице “Украина”, и там это случилось. Я позвонила туда в два часа ночи и спросила у Андрея: “Майя придет домой?” Он очень смутился, что-то сказал Майе, а она ответила: “Я от мамы ничего не скрываю”. Вознесенский же бывал у нас дома множество раз. Как-то на Рождество к его приходу Майя зажарила гуся». Тогда гость так впечатлил Нику, что она посвятила ему стихотворение: «Однажды в снег…» (см. гл. 2). Спустя год Ника посвящает стихотворение уже поэме Вознесенского «Лед-69»:

Подарите мне «Лед-69»,
Чтоб оттаял он в 74-м.
Подарите пригоршню снега,
Превратив его в луч солнца.
Подарите бывшее утро,
От которого Вы устали.
Подарите льдинку будущего,
Что в глазу дрожит, как хрусталик.
Время шаром звенящим вырвется,
96-й не скоро.
Ускользающий в вечность поезд
Задержу я своей рукою.

Ника, конечно, не могла даже предположить, что Вознесенский ее отец, но родственную душу в нем ощутить могла. Впрочем, родственными душами можно быть, не имея кровной связи. Кроме того, во второй строке стихотворения Ника, я почти уверен, неспроста поставила 74-й год – год своего рождения, а в третьей снизу строке указала 96-й год, поменяв местами цифры в названии поэмы. Это моя догадка очень удивила Карпову.

«Знал ли Вознесенский, что Ника его дочь?» – спросил я у Карповой. Она уклонилась от прямого ответа: «Представь себе Ялту, февраль, снег на земле, но розы цветут. Майя выходит во двор вытряхнуть паласы. Волосы ее распущены. А я в окно вижу, как приходит Вознесенский, стоит возле дома и любуется ею. Эта картина его дивит – он же поэт. Майя в общении с ним загоралась на секунду, а он был необыкновенным. Она играла с ним. Я спрашивала: “Что ты, Майя, делаешь, ведь он женат?”, и удивлялась, потому что они друг друга не любили. Помню, после их поездки в Никитский ботанический сад, Майка неожиданно заявила: “Мама, я еду с Андреем в Москву”. Я сама бы с ним куда угодно поехала. Он порой говорил слова, которые тебя очаровывали, а мы ведь не были избалованы комплиментами. Он мог этим пользоваться.

Когда Майя с Андреем приехали в Москву, на перроне его встретила жена[81], которая привезла ему пальто, так как было холодно. Увидев пальто, Вознесенский снял с себя синий мохеровый свитер и одел его на Майю. Она его потом еще долго носила. С вокзала Майя поехала к Луговской, а Андрей к ней туда приезжал». – «А что Богуславская подумала о Майе?», – поинтересовался я. «Она привыкла видеть его с разными барышнями», – сказала Карпова.

Это была сказка, Майя играла в нее. Ее слова: “Я не жалела и никогда не буду жалеть”. Наверное, могут быть такие высокие отношения. Об этом романе знала вся московская элита. “Мама, мы почти четыре года встречались, – призналась как-то Майя. – У меня были мужчины, но лучше Андрея не было”. Не в том смысле, что ей с ним было лучше, чем с другими, в постели, – пояснила Карпова, – а потому, что он был наилучшим по отношению к ней. Я сама с удовольствием переспала бы с ним. В него нельзя было не влюбиться. От него исходили такие флюиды».

Я спросил у Карповой: «До Ники доходили слухи, что она дочь Вознесенского?» – «Конечно. Ника же, как улитка, прилипала ко всем нашим разговорам». По этому поводу вспоминается еще одно посвященное Вознесенскому стихотворение Ники «Я позвонила Вам в ночь…», которое при ее жизни не было опубликовано:

Я позвонила Вам в ночь.
Зачем мой палец
Крутит диск телефонный?
Зачем я боюсь тишины?
Как это просто —
Сказать Вам слово.
Молчите Вы…