Тайные безумцы Российской империи XVIII века

Французская революция и наполеоновские войны были, несомненно, событиями мирового масштаба, оставившими заметный след в истории всего человечества, но для русских людей не меньшим потрясением стали петровские реформы. Турбулентными были и последующие три четверти столетия российской истории, насыщенные войнами и переворотами. Безумцы, попадавшие в поле зрения российских органов политического сыска, — это те несчастные, в чьем искаженном болезнью сознании отразились политика и исторические события того времени. В то время как французы после разрушившей Старый порядок революции оказались в новой социальной и политической реальности с новыми институтами, законами и понятиями, новым языком, новыми праздниками и на время даже новым календарем, для россиян XVIII век, помимо собственно политических событий, стал также временем порожденных петровскими преобразованиями глобальных изменений, связанных с формированием новой культуры, нового сознания, новой идентичности, новых практик, нового календаря, понятий и представлений. Политика ставшего императором французов корсиканца Наполеона Бонапарта привела к появлению в Европе коронованных особ, в чьих жилах не было «голубой крови», что порождало иллюзию доступности власти, подтверждавшую, как казалось, идею Просвещения о человеке — творце собственной судьбы. В России еще в XVII веке с пресечением династии Рюриковичей и появлением на троне царей, избираемых на земских соборах, возник феномен самозванчества, а в XVIII веке частая смена лиц на царском престоле, сопровождавшаяся дворцовыми переворотами, давала тот же эффект мнимой доступности власти. Так, в 1769 году, обсуждая перспективы нового переворота, один из собеседников называвшего себя сыном Елизаветы Петровны и английского короля И. А. Опочинина заявил: «Когда тебе можно царем быть, так и я буду»[287]. Все это необходимо иметь в виду, рассматривая то, как именно политика и история отразились в сознании русских безумцев. Однако информационный потенциал следственных дел попадавших в органы политического сыска сумасшедших лишь этим не ограничивается.

В «Записках» Екатерины II упоминается сошедший с ума генерал-майор Петр Васильевич Чаадаев, тот самый, который, еще будучи капитаном Семеновского полка, в ноябре 1741 года привез в Москву манифест о восшествии на престол императрицы Елизаветы Петровны. Чаадаев воображал себя персидским шахом Надиром, и при этом, как отмечала мемуаристка, «обо всем, кроме Надир Шаха, он судил вполне здраво»[288], что вызывало подозрение, не является ли его сумасшествие притворным. Однако сумасшествие не означает, что все, что говорит безумец, — это исключительно плод его больного воображения. Скорее, это сплетение вымысла, фантазий с реальностью, и можно попытаться отделить «правду» от вымысла и извлечь из «непригожих речей» безумных политических преступников драгоценные крупицы прошлого. Сделать это, однако, непросто, как показывает, например, сравнение двух дел начала столетия.

В 1708 году в Преображенский приказ был доставлен некий Петр Трофимов, объявивший у Красного крыльца в Кремле, что «от вышеписанного городового строения церкви разорены, также народу от прибыльщиков стали быть великие тягости, пошлину против прошлых годов берут втрое и вчетверо, велят бороды и усы брить и немецкое платье носить, и великий государь взял бы из монастыря свою царицу, так бы он, государь, себе всеми миру спасение получил». На допросе Трофимов признался, что он беглый стрелец крестьянского происхождения, участник Астраханского бунта 1705–1706 годов. После того как Астрахань была взята царскими войсками во главе с Б. П. Шереметевым, он оттуда ушел, скитался, работал в разных местах по найму, пришел в Москву, ночевал, где придется, и назывался гулящим человеком. Под первой пыткой Петр повторил сказанное, но во время второй признался, что про Астрахань все выдумал, о бунте ничего не знает, а на самом деле он — крестьянин подмосковного дворцового села, был садовником в Коломенском, женат и имеет восьмилетнего сына. Будучи в Москве, Трофимов увидел распятие и понял, что должен пострадать «за имя Христово». Родственники подследственного показали, что «бывает он, Петр, во изступлении ума помесечно и говорит всякие сумазбродные слова», после чего Трофимова признали сумасшедшим и отдали семье под расписку[289]. В данном случае очевидно, что мы имеем дело с сознательно выдуманной историей жизни человека, слышавшего об Астраханском бунте и его причинах. В его воспаленном воображении возникло стремление донести истину до высшей власти, но при этом Трофимов был достаточно разумен, чтобы попытаться скрыть свою личность и придумать правдоподобную историю, основанную на реальных событиях[290].