Тайные дневники Шарлотты Бронте

Эллен была воплощением покоя и умиротворения, постоянство ее доброго сердца было для меня настоящим благословлением. Через несколько дней после ее приезда мы проводили время у камина в столовой вместе с Анной. Дружеского общества было вполне достаточно для празднования последнего дня года. Эллен устроилась в старом кресле Эмили и вышивала, отблески огня мерцали в ее каштановых кудрях. Мы с Анной сидели рядышком на диване и читали газеты. Вдруг на нежном лице Анны расцвела едва заметная улыбка.

— Почему ты улыбаешься? — спросила я.

— Потому что «Лидс интеллидженсер» напечатал одно из моих стихотворений, — радостно сообщила она.

У нее тут же перехватило дыхание, и она взглянула на меня, осознавая, что невольно выдала нашу тайну. Я посмотрела в газету и увидела предмет ее восторга. Стихотворение «Узкий путь» — искреннее и прелестное выражение убеждений и верований Анны — впервые было издано в августе во «Фрейзере мэгэзин» под псевдонимом Актон Белл. Прежде чем я успела вымолвить хоть слово, Эллен подняла глаза от вышивки и сказала:

— Не знала, что ты пишешь стихи, Анна. Твое стихотворение действительно напечатали?

— Да.

— Можно прочесть?

Сестра повернулась ко мне с воздетыми бровями и молча кивнула. Прекрасно поняв ее, я поднялась и произнесла:

— Конечно, Нелл. Но сначала я преподнесу тебе подарок.

— Подарок? Но зачем? Рождество уже прошло, и мы пообещали друг другу не обмениваться подарками.

— Это не рождественский подарок. Это подарок на память об Эмили.

Я достала с полки несколько книг и протянула подруге. Это был трехтомник «Грозового перевала» и «Агнес Грей».

Эллен с удивлением изучала презент.

— Спасибо. Я слышала об этой книге. Это одна из любимых книг Эмили?

Мы с Анной обменялись едва заметными улыбками — вероятно, то была моя первая улыбка за несколько месяцев.

— Наверное, — отозвалась Анна.

— Эмили никогда бы не призналась в этом открыто, — ответила я, — но она любила эту книгу всем сердцем, поскольку первые два тома вышли из-под ее собственного пера. Если честно, Нелли Дин названа в честь тебя, Нелл.

— В честь меня? — Эллен посмотрела сначала на книгу, затем на меня. — Намекаешь, что это Эмили написала «Грозовой перевал»?

— Да, — подтвердила я.

— Эллис Белл — это Эмили?

— Да.

Глаза Эллен распахнулись от внезапного озарения. Она взглянула на третий том, затем на Анну и вновь на меня.

— Тогда кто такой Актон Белл?

— Я, — заявила Анна.

— О! — воскликнула Эллен, вложив в этот звук все свое изумление и глубокое восхищение. — О Анна! — Подруга медленно повернулась и уставилась на меня, открыв рот. — Так значит, ты, Шарлотта… ты должна быть…

— Да! — Я зарделась, сражаясь с очередной улыбкой.

Эллен в волнении вскочила с кресла.

— А я догадывалась! Ни на миг я не забывала, Шарлотта, что ты лучше всех рассказывала истории в школе. Я видела, как ты работаешь над рукописью у меня дома. Сколько раз я задавала тебе вопрос: «Ты издала книгу?» А ты отнекивалась и осаживала меня. Когда прошлым летом я навестила своего брата Джона в Лондоне, весь дом гудел от волнения, раздобыв экземпляр «Джейн Эйр». Едва книга прибыла, едва прочли вслух первые полстраницы, как я инстинктивно почувствовала, что автор — ты. Казалось, ты звучишь в каждом слове; твой голос и душа дрожали в глубине каждой эмоции. О, как же мне хотелось выяснить правду! Я писала и умоляла поделиться со мной, но ты все отрицала.

— Прости меня, Эллен, дорогая. Я не хотела лгать, просто Эмили запретила кому-либо говорить. Поскольку мы избрали псевдонимы с одной фамилией, я не могла раскрыть свою тайну, не выдав сестру. Теперь, когда ее больше нет, мы с Анной намерены сохранить свою анонимность, но не видим причин и дальше скрывать наш секрет от тебя.

— Могу лишь заметить, что очень горжусь вами. — Эллен ласково обняла сначала меня, затем Анну и удивленно покачала головой. — Вы обе такие умные. Не представляю, как можно написать целый роман. Немедленно требую всех подробностей.

В последние месяцы 1848 года все наше внимание было приковано к болезни и угасанию Эмили; в то же время я не могла избавиться от своих растущих страхов в отношении Анны. Каждый день и каждую ночь ее тяжелый глухой кашель эхом разносился по пасторату. Накануне Нового года папа, исполнившись решимости получить наилучший совет, пригласил в дом уважаемого врача из Лидса, который специализировался на чахотке, и тот осмотрел Анну при помощи стетоскопа.

— Боюсь, перед нами случай туберкулезной чахотки с закупоркой легких, — сухо произнес мистер Тил, когда они с папой заперлись в его кабинете после обследования.

От ужаса я лишилась дара речи.

— Ничего нельзя сделать? — тихо промолвил отец.

— Полагаю, можно, — ответил мистер Тил. — Болезнь пока не достигла конечной стадии. Можно добиться передышки и даже приостановить недуг, если ваша дочь согласится выполнять мои предписания, строго соблюдать режим отдыха и избегать холода.

Ощутив надежду, я перевела дыхание. Значит, у Анны есть шанс на выздоровление? О! Если бы только это оказалось правдой!

— Что же нам делать, доктор? Мы вверяем вам Анну.