Тайные дневники Шарлотты Бронте

Некоторые истории я помнила так ясно, словно создала их только вчера, некоторые стали для меня сюрпризом. Я читала отрывки, стремясь определить, достойны ли мои истории более внимательного взгляда. Увы, по большей части они оказались скучными, цветистыми и пустословными. Какими же бульварными темами я когда-то увлекалась! Как щедро страницы пестрили орфографическими ошибками и лишними запятыми! Почему меня так часто волновали сенсации, опрометчивые беззаконные романы и внебрачные дети? И все же я не могла забыть, как много часов подлинного удовольствия доставила мне работа над этими сюжетами. Я с улыбкой поместила листы обратно в коробку. Там им самое место — реликвиям моего прошлого, пылким проявлениям моей юной фантазии.

Перед третьей коробкой я помедлила; сердце лихорадочно забилось. Там были тетради, накопившиеся за два года обучения в Брюсселе: бесконечные эссе на французском с подробными, экспрессивными и поучительными замечаниями месье на полях. Ах, как часто за последние два года мои глаза наполнялись слезами при виде этих бумаг! Я была не в силах забыть, что руки моего хозяина когда-то касались каждой страницы. Но в этот раз я подумала, что не время для подобных размышлений, они не принесут мне ничего, кроме боли.

Так и не открыв эту коробку, я перешла к последней, четвертой. В ней лежала аккуратная стопка исписанных карандашом листов, составлявших мою наиболее новую литературную попытку: двенадцать глав романа, который я предварительно озаглавила «Хозяин». Я набросала план еще в Брюсселе, но приступила к нему лишь прошлой осенью, после возвращения. Я писала урывками, пока Анна и Бренуэлл не вернулись домой, после чего оставила это занятие.

Раздался собачий лай и стук кухонной двери: по-видимому, сестры вернулись с прогулки. Я быстро убрала бумаги в тайник и спустилась. Остаток дня я провела в такой рассеянности, что уронила в огонь еще вполне годную тряпку для вытирания пыли и насыпала в чайник кофе вместо чая. Эмили обвинила меня в преждевременном старческом слабоумии, а Анна предположила, что мне нужны новые очки; но все мои мысли были о романе.

Главы, в которых действие происходило в Брюсселе, — те немногие, что я завершила, — было особенно приятно писать, и в свое время я отложила этот труд с неохотой. Я обретала утешение и новые силы, поверяя свои воспоминания бумаге, описывая, пусть даже под тонкой вуалью фантазии, людей и места, которые знала и любила — или ненавидела. Я словно становилась ближе к человеку, которого не могла выбросить из головы; работа помогала мне коротать долгие одинокие вечера, когда весь дом погружался в дремоту, а ко мне сон не шел.

В свое время я считала «Хозяина» одной из многочисленных историй, коим уготована участь пылиться в коробке, теперь же его композиция предстала в новом свете. Чтобы закончить роман, пусть даже до объема единственного тома, придется немало потрудиться, но если я закончу — разве он не станет интересным и пользующимся спросом? Я исполнилась одновременно и пыла, и тревоги. Было ясно, что если я вернусь к роману, Анна и Эмили, несомненно, узнают об этом, хотя я буду рада их совету и поддержке. Однако местом действия была моя школа в Бельгии; герой, сколь угодно идеализированный, был списан с месье Эгера. Несомненно, сестры это поймут. Что, если они смогут разглядеть сквозь слова тоску, таящуюся за ними? Что, если, разделив с ними свою историю, я разделю и секреты своего сердца, которые так старательно прятала и так неуклонно отрицала?

Той ночью, когда все уснули, я прокралась в столовую и прочла свою рукопись. Она была весьма сырой, и все же мой энтузиазм возрос, поскольку она обладала некоторыми достоинствами. Но главным было то, что я не выразила никаких чувств к своему герою слишком явным образом. Мое сердце колотилось; я тихонько поднялась в спальню, убрала листы в бюро и легла в кровать рядом с Анной. Глядя в темноту, я пришла к выводу, что мой секрет в безопасности, я могу работать над книгой, не скрываясь от сестер. Приняв решение, я с трудом дождалась утра, чтобы известить их о своих намерениях.

Дождь лил все утро. К полудню он прекратился, и мы втроем надумали прогуляться — с немалым риском для обуви — по безлюдным сырым просторам пустошей. Флосси и Кипер радостно скакали рядом. Плотный полог туч еще висел над головами, но солнце уже с надеждой выглядывало сквозь прорехи; вдоль туманного горизонта сияла небесная белизна.

— Бренуэлл говорил вчера кое-что интересное, — сообщила я, когда мы шли по пустошам.

— Бренуэлл? — отозвалась Эмили. — Он действительно выразил здравую мысль?

— Вполне.

Я остановилась и глубоко вдохнула свежий, сырой ноябрьский воздух, радуясь прикосновению бодрящего ветра к щекам и восхищаясь пейзажем: обширными серовато-зелеными пустошами, тут и там рассеченными низкими каменными стенами. На много миль вокруг не было ни одного живого существа, не считая овец; единственными звуками были их частое блеяние, свист ветра и крики диких птиц.