Тут стукнула щеколда, и задняя дверь в пансионат бесшумно распахнулась. Кто-то вышел, немного постоял и направился ко мне. Я знала, что это он. Я ждала. Он догнал меня и зашагал рядом.
— Чудесный вечер, не правда ли?
— Несомненно, месье.
Мы шли. От его одежды пахло дымом.
— Где ваша сигара, месье?
— Оставил в доме. Не хотел заглушать аромат весенних цветов. — Он глубоко вдохнул и улыбнулся. — Теперь, встретив вас, я особенно этому рад, поскольку знаю, что сигара вам не нравится.
— Я привыкла к ней, месье. Даже научилась ценить ее аромат, поскольку он напоминает о вас.
— Значит, вы больше не размахиваете моими книгами за окном?
— Я не посмела бы, месье, из опасения, что вы спикируете на меня, подобно ангелу мщения, и попытаетесь отобрать мой трофей.
— Ваш трофей? Приятно слышать, что вы так относитесь к моим скромным сюрпризам.
— Книги, которые вы разделили со мной… для меня это целый мир. Понимать, что вы нашли время подумать обо мне, простой ученице в вашей школе и учительнице под вашим началом, — это честь для меня, месье.
— Простой ученице в моей школе и учительнице под моим началом? — повторил он, в замешательстве тряся головой, затем повернулся ко мне, заставил остановиться и ласково посмотрел мне в лицо. — Мы оба одновременно ученик и учитель, мадемуазель. Но знайте, что вы значите для меня намного больше. Вы мой друг, мадемуазель, друг навеки.
Мое сердце переполняла такая радость, какой я никогда не испытывала; его слова продолжали звучать в моих ушах. «Друг навеки». Он объявил это с неприкрытой симпатией во взоре. С внезапной всепоглощающей страстью я поняла, насколько глубоки мои чувства к этому мужчине. Когда-то я боялась его, со временем научилась почитать и уважать, позже ценила как друга. Но теперь мои чувства окрепли и стали намного глубже. Я любила его. Любила.
О! Я отвернулась и застыла в смущении. Разве это возможно? Разве я могу любить месье Эгера? У него есть жена, семья, которой он предан должным образом, домашняя жизнь, стать частью которой мне не суждено. Любить месье Эгера нельзя, это нарушение всех правил морали и приличия! Разве я могу дать волю чувствам?
С колотящимся сердцем я лихорадочно пыталась осознать это великое открытие. Если я люблю месье Эгера, мне есть лишь одно оправдание: я люблю его не как невеста любит жениха или жена любит мужа, нет! Я люблю месье, лишь как ученица любит учителя. Я сотворила из него кумира и, подобно низшим существам, поклоняющимся кумирам, не нуждаюсь в ответной любви. Я довольна — должна быть довольна — тем, что он может дать: чистой и простой дружбой, которую он предлагает мне столь свободно. Эти молчаливые раздумья утешили меня и успокоили мою совесть, пока я так же внезапно не поняла еще кое-что — и тогда на меня обрушилось столь огромное горе, что слезы брызнули из глаз.
— Почему вы плачете, мадемуазель? Я только сказал, что вы мой друг навеки.
— А я ваш, месье, — тихо и уныло отозвалась я.
— И вас это печалит?
— Нет, месье. Я скорблю о другом.
— О чем же?
— О том, что когда-нибудь мне придется покинуть Брюссель, месье.
— Но Англия — ваш дом. Там живут ваши родные. Несомненно, вы будете счастливы вернуться к ним.
— Да. Но Брюссель — этот пансионат — стал мне домом больше года назад. Я жила здесь полной и радостной жизнью. Я говорила как равная с тем, кого я почитала, кем восхищалась; я имела возможность общаться с человеком незаурядным и сильным, человеком широкого ума. Я узнала вас, месье, и меня наполняет печалью мысль о том, что однажды мне придется покинуть вас… что нашим встречам настанет конец.
— Даже в разлуке, мадемуазель, мы сможем поддерживать отношения друг с другом.
— Но как, месье? Письма могут быть драгоценны; я часто перечитываю письма родных и друзей, и они много для меня значат. Но даже если бы я писала вам каждый день, а вы отвечали так же часто, я не получила бы и тысячной доли того удовольствия, которое приносит мне беседа лицом к лицу.
— В таком случае счастье, что для тесного общения мы не обязаны полагаться на письма и почту.
Открытая приязнь в его глазах обезоружила меня.
— Что вы имеете в виду, месье?
— Существует и другой вид связи между людьми, которые испытывают подлинную нежность друг к другу, — мгновенная связь разлученных сердец. — Он дотронулся до своей груди, затем протянул руку и осторожно прижал ее к моим пальцам. — Этот способ не требует ни бумаги, ни перьев, ни слов, ни посланников.
Его интимное прикосновение опьянило меня. Мои мысли путались.
— Что это за волшебный способ, месье? — чуть слышно прошептала я.
Он убрал руку.
— В нем нет ничего удивительного. Вы испытывали это множество раз, но, возможно, неосознанно. Надо только выбрать тихий, уединенный момент, сесть, закрыть глаза и подумать о другом человеке. Он возникнет перед вашим внутренним взором как живой. Вы услышите его голос и сможете поговорить с ним и облегчить свое сердце.
— Подобные безмолвные фантазии не лишены смысла, месье, но их никогда не будет достаточно для облегчения моего сердца.