В благодарность за это свидание Джхарху перед смертью рассказал Слимену о том, в какой из деревень живет семья Ференги. Зная о привязанности всех без исключения индусов к их кровной родне, Слимен задержал мать, жену, ребенка и брата Ференги и отправил их в тюрьму Джаббалпура. «Я знал, что Ференги далеко не уйдет, пока дорогие ему люди остаются в моих руках», — писал потом Слимен в своем отчете. Он оказался абсолютно прав. Несмотря на грозившую ему опасность, гуру не мог уйти далеко от родни. Тем временем Слимен выяснил, что Ференги поочередно скрывался в пяти деревнях, где у него были родственники и где он мог получить вести от своей семьи из джаббалпурской тюрьмы. Гимадер никогда не ночевал два раза подряд в одной деревне. Но Слимен устроил внезапный налет на все пять деревень в одну и ту же ночь и поймал душителя. Как и другие гимадеры, Ференги счел свою поимку знаком немилости Кали и дал Слейтону показания о многих известных ему гуру и фансигарах в других областях Индии. Что, впрочем, не спасло его от виселицы.
К 1839 году майору Слимену удалось переловить либо рассеять большинство из прежде действовавших в Индии сообществ тугов. Составив подробный отчет о действиях своей группы за предыдущие 15 лет, майор отправился в отпуск в Англию, где показал копию отчета и свои личные дневники знакомому литератору Мидоузу Тейлору. Вдохновившись этой темой, Тейлор первым из европейских литераторов создал роман из жизни тугов. Затем эта тема была развита французским романистом Эженом Сю, который в своем произведении «Агасфер» переместил шайку тугов-душителей и их страшного предводителя Ференги в Европу. Тема индийских душителей — тайных служителей культа Кали получила воплощение и в хорошо знакомом российскому читателю романе Уилки Коллинза «Лунный камень», впервые изданном в 1868 году.
На самом деле, поддерживаемый западными писателями миф об индийских душителях-фанатиках, преследовавших белых оскорбителей богини Кали (прежде всего, англичан) по всей Европе, не имеет ничего общего с реальностью. Ни Слимен, дослужившийся до генеральского чина, ни его люди за свою долголетнюю борьбу с тутами ни разу не становились мишенями их мести. Правда, гимадеры типа Ференги при удачном стечении обстоятельств могли поквитаться с доносчиками из числа самих тугов, уличенных в измене. Один случай, походивший на месть такого рода, произошел в Москве в 1860-х годах, т. е. в момент окончательного развала движения тугов — и был впоследствии описан знатоком московских тайн, королем репортеров Владимиром Гиляровским в его книге «Москва и москвичи»:
«Еще до русско-японской войны в Златоустенс-ком переулке в доме Медынцева совершенно одиноко жил богатый старик-индиец. Что это был за человек, никто не знал. Кто-то говорил, что он торгует восточными товарами, кто-то считал его за ростовщика. Кажется, то и другое имело основания. К нему иногда ходили какие-то восточные люди, он был окружен сплошной тайной. Восточные люди вообще жили тогда на подворьях Ильинской и Никольской. И он жил в таком переулке, где днем торговля идет, а ночью ни одной живой души не увидишь.
Вдруг индийца нашли убитым в квартире. Все было снаружи в порядке: следов грабежа не видно. В углу, на столике, стоял аршинный Будда литого золота; замки не взломаны. Явилась полиция для розыска преступников. Драгоценности целыми сундуками направляли в хранилище Сиротского суда: бриллианты, жемчуг, золото, бирюза — горстями! Напечатали объявление о вызове наследников. <…>
Дело о задушенном индийце в воду кануло, никого не нашли. Наконец года через два явился законный наследник — тоже индус, но одетый по-европейски. Он приехал с деньгами, о наследстве не говорил, а цель была одна — разыскать убийц дяди. Его тотчас же отдали на попечение полиции… Старый сыщик Андрей Михайлович Смолин первым делом познакомил его с восточными людьми Пахро и Абазом, и давай индийца для отыскания следов по шулерским притонам таскать — выучили пить и играть. Запутали, закружили юношу. В один прекрасный день он поехал из игорного притона домой — да и пропал. Поговорили и забыли.
А много лет спустя как-то в дружеском разговоре с всеведущим репортером Н. И. Пастуховым я заговорил об индийце. Оказалось, Пастухов знал много, но об индийце тогдашний генерал-губернатор Москвы Арсений Андреевич Закревский запретил газетам даже упоминать.
— Кто же был этот индиец? — спрашиваю.
— Темное дело. Говорят, какой-то скрывавшийся глава секты душителей.
— Отчего же запретил писать о нем генерал-губернатор?
— Да оттого, что золотого Будду из дома того индийца прямиком в спальню Закревского принесли!»! 12].