Тайные пороки

— Услышал имя своего коллеги, прореагировал автоматически, — Синеоков бросил томный взгляд на молодого следователя. — Вы позволите к вам присесть?

— Милости просим, — ответил Тернов. — Мы уже закончили обсуждение нашего дела.

Синеоков тут же перебрался за стол сыщиков, захватив свою рюмку и графинчик. Он уселся рядом со следователем и заговорил:

— Вы упомянули имя Самсона Шалопаева, должен вам сказать, господа, вы на ложном пути. Этот юноша к вашему делу непричастен. Ручаюсь головой.

— Но дело это связано с женщиной, — Лапочкин с намеком акцентировал последнее слово, — вы можете быть и не в курсе.

— Я сегодня Самсона видел, — ответил Синеоков, — он еще очень слаб. Он только из больницы. Рвется работать. Понятно, начинающему журналисту трудно выдерживать конкуренцию с такими мастерами, как я. И, по моему мнению, он еще невинен.

— Вы ошибаетесь, милостивый государь, — прервал рецензента помощник следователя, — ведь он явился к даме на ночь глядя с презервативом в кармане.

— Случайность, — уверенно заявил Синеоков, смущая Тернова непередаваемой игрой подведенных глаз, — скорее всего, это шуточки Фалалея. Кстати, вы знаете о главном?

Павел Миронович обмер. Чья-то нога коснулась его лодыжки. Он не был уверен, от кого идет сигнал: или завозившийся на своем стуле Лапочкин предупреждает об опасности, или новый сосед демонстрирует так свой интерес к собеседнику. И было ли касание вообще, или ему просто почудилось? На всякий случай он слегка отодвинулся от журналиста и спросил осипшим от волнения голосом:

— Что же, на ваш взгляд, главное?

— Главное — то, что сегодня — вторник, и он кончается! — заявил Синеоков, к облегчению Тернова не предпринимая попыток сократить расстояние между собою и им. — А я еще не знаю, о чем буду писать в свежем номере журнала! Потому что день выстроился ужасно неудачно!

— Это касается вас или господина Шалопаева? — уточнил Лапочкин.

— Меня и Фалалея! Самсон ни при чем — Синеоков облизнул губы. — Во-первых, утром меня чуть не избили администраторы блистательной Дузе. Затем я сам чуть не избил своего коллегу.

— Черепанова? — Лапочкин, сдвинув кустистые брови, смотрел на говорящего исподлобья.

— Да не Черепанова, а Сыромясова! — с досадой воскликнул Модест. — Черепанов вообще пропал!

— Как это — пропал? — опешил Тернов.

— Не знаю, — отмахнулся Синеоков, — вышли мы из редакции с Самсоном, да он не захотел со мной развеяться, я вынужден был искать другого напарника. Но тоже — неудачно. Такой миленький мичман попался, так губки его пухленькие двигались трогательно! Но он меня обругал и исчез, а я пришел сюда и вот, всеми покинутый, одинокий и никому не нужный… — Синеоков томно раскинулся на стуле, словно дама, уставшая ждать.

— Погодите, господин Синеоков, — прервал краснобая Лапочкин. — О вас мы все поняли. А куда же исчез Черепанов? И почему вы считаете, что он исчез?

— Думаете, приврал? Ничего подобного! — Модест выпрямился, налил водки в рюмку и выпил. — Представляете! Приходит в редакцию румяная старушка, ищет своего возлюбленного Фалалея! Мы все дар речи потеряли — неужели любовница фалалеевская? Решили уж, что он в геронтологию ударился. Ан нет! Оказалось — матушка! Сын домой ночевать не явился! Она уверена, что с ним стряслась беда!

— Почему же вы в полицию не сообщили? — строго вопросил Тернов.

— А это уж дело госпожи Май. Хотя наши сотрудники и выясняли в полиции, моргах и больницах — не было ли трупа Фалалея?

— Поразительная легкомысленность! — воскликнул Лапочкин. — Коллега исчез, а вы здесь напиваетесь! Не ищете друга!

— Да какой он мне друг? — поднял выразительные брови Синеоков. — Ему Самсон друг. Он, вероятно, и ищет. У него и спрашивайте.

— Спросим-спросим, не сомневайтесь, — пообещал с угрозой Лапочкин.

Сыщики встали.

— А вы разве не идете на сегодняшний вечер вагнерианцев? — спросил Тернов, чтобы как-то смягчить резкость прощания.

— Я не музыкальный рецензент, а театральный! — Чванливо ответил Синеоков. — Хотя, думаю, там сегодня будет настоящий театр!

Эти самые слова — «там сегодня будет настоящий театр» — говорила Павлу Мироновичу с утра Лялечка! Пока он стоял перед зеркалом, расчесывая усы и бородку, она лежала в пышной атласной постели, пила кофе и капризно требовала, чтобы он, следователь Тернов, сегодня сопровождал ее на вечер вагнерианцев! Павел Миронович опасался появляться в публичных местах со своей любовницей — тем более в таких местах, где предполагалось присутствие политических деятелей, а следовательно, и журналистов. Отговорившись занятостью, Тернов оставил Лялечку в недовольстве. Теперь она, вероятно, в предвкушении скандала уже сидит в переполненном зале — любит она такие представления! А в газетах намекали, что некие злоумышленники собираются на этом вечере поквитаться с самим Пуришкевичем!