Тайные сады Могадора

Подошла к книжной полке в глубине комнаты. Вытащила книжку, по виду похожую на тонкий томик стихов, в голубовато-жидкой бумажной обложке. Снаружи и внутри сплошь испещренную ровным каллиграфическим почерком. Открыла на нужной странице, быстро нашла то, что хотела зачитать мне. Ясно, что этот томик даже на ощупь был ей известен досконально.

Сомнамбулы не различают явь и вожделение. Их собственная реальность глубже, осязаемей, телеснее. Она и есть само вожделение. Я живу, я двигаюсь, потому что вожделею. Жизнь в обществе, среди людей, — суть плотное переплетение вожделений. Домашний очаг — покров вожделения. Альков и библиотека — всё сады желаний. Мой сад — сплетение моих желаний и природы.

Сомнамбула, между тем, никогда не заблуждается. И очень точно осознает, что вожделеть не значит достичь заветной цели вожделения. Осознает, что вожделение всего лишь постоянный поиск. И помнит всегда, что вечный поиск означает: вожделенная цель не будет достигнута никогда. Подчас жизнь Сомнамбулы получает в дар грушу, подчас — яблоко. Но Сомнамбула с величайшим удовольствием открывает для себя, что сегодня, в данное мгновение, ему более по нраву груши.

Оторвалась от чтения, сказав:

— Сомнамбулы — враги точности, уверенной убежденности. Единственное, в чем они убеждены: все изменяется, словно в калейдоскопе, потому что нас создают, ваяют наши желания, вожделения.

Хассиба потянула меня за руку и подвела к окну. Прорези жалюзи были в форме геометрически четких гранатов. За ними виднелся уголок сада, раскинувшийся у подножья башни. Смотреть на сад сверху — словно разглядывать с высоты лабиринт. Я обнаружил путь, которым можно было бы выйти из лабиринта. А после она подвела меня к другому окну. За ним виднелась дорожка, которая терялась в саду. И это был другой путь и другой очевидный исход. Много раз проделывала со мной Хассиба сей незамысловатый трюк.

— Здесь бабушка нас обучала не верить безоглядно нашим мыслям, нашим догадкам, не доверять нашим идеям. Учила пониманию, что каждый может и ошибиться, и ошибаться. Подобно тому как ты пребываешь в уверенности, будто я торговала цветами из моего эль-Рьяда.

Лишь спустя какое-то время я осознал с безусловной ясностью: Хассиба вовсе не торговала цветами, как я предполагал изначально. Все ее жесты посреди рынка, пассы руками, наполненными цветочными лепестками, были обязательными ритуалами, которые могли бы облегчить тяжесть потери отца. Она шествовала по улочкам, теми потаенными местами, где некогда они шагали вместе. Несла, словно священные мощи, останки цветов, которые сеял, сажал и взращивал ее отец.

И когда я все это окончательно осознал, почувствовал себя неуклюжим, тупым, оскорбившим ее. Хотелось молить ее о прощении. Я был захвачен в плен собственными иллюзиями, уверовал в собственных призраков. Пока еще не научился противостоять обману собственных ощущений и чувств, которые я бесцеремонно и неразумно приписывал ее странным и чарующим поступкам.

Вновь и вдруг осознал, как слепы мы бываем, оказываясь в разных жизненных обстоятельствах. И особенно когда охвачены любовью. Понимать другого — значит бросать вызов. Надеяться проникнуть в тайные желания и вожделения другого — значит бросаться в бурное море ошибок и двусмысленностей, погрешностей и заблуждений, иногда счастливых и благодатных. Но чаще случается вовсе наоборот.

Очевидно, Хассиба развлекалась, заставляя меня все глубже погружаться в бездну заблуждений, подыгрывая мне, когда торговалась из-за цветов, которые я безуспешно и упрямо пытался ей подарить. Да, я был смешон в этой моей настойчивости и непоколебимости. Я попросил у нее прощения. Мы вместе посмеялись надо мной. Спросил, отчего она не сказала правды с самого начала.