Тайные секты

Феофан Прокопович заявил в присутствии синода о сведениях, собранных им посредством Топильского в Москве. Члены синода полагали, что похоронение тел ересеначальников при церквах сделано последователями их не иначе, как с целью распространить убеждение, что они были не только не суеверны, но и «святости некоей общники». Затем, приведя в основание первую статью уложения царя Алексея Михайловича, по которой богохульникам назначается смертная казнь сожжением, решили передать дело в правительствующий сенат для исполнения, с тем, чтобы в Ивановском монастыре надгробный памятник над Лупкиным, садик над Сусловым и надпись на стене церковной трапезы были уничтожены. Решение это в синоде состоялось 31-го мая 1736 года.[74]

Сенат решил (не ранее однако 1739 г.) «закопанные в московском Ивановском монастыре трупы богопротивных ересеучителей и еретиков Прокопия Лупкина и Ивана Суслова, выкопав через палачей и вывезши в поле, учинить с ними по указам», то есть сжечь.[75]

Трупы сожгли. Но чьи? Впоследствии увидим, что в маленькой церкви, построенной хлыстами в Новом Иерусалиме, за Сухаревою башней, были мощи Ивана Тимофеевича. Если труп Лупкина и был сожжен, то останки Ивана Тимофеевича были подменены останками другого покойника. Может быть, хлысты сумели сделать то же и с трупом Лупкина, так что палачи выкопали и сожгли на кострах за городом трупы каких-нибудь людей, вовсе не причастных хлыстовскому учению.

Тем «дело о богомерзкой ереси» и кончилось. Хлысты до сих пор помнят этот розыск и о страданиях «святой мученицы Настасьи Карповны» грустным голосом поют песни на радениях. При открытии хлыстовских сборищ в Москве, в сороковых годах нынешнего столетия, в Басманной части, июня 12-го 1846 года, частному приставу Лисицыну, московская мещанка Гостиной слободы, Арина Максимовна, содержавшая хлыстовскую секту, сказала эту песню. Она записана вместе с другими в снятом с нее допросе.[76]

Вот песня о Настасье Карповне:

В конюшенке государевой
Тут стояли да все конички.
Уж один конь не пьет не есть,
Он почуял дорожку дальнюю
От Москвы было до Питера
Пролегала путь-дороженька.
Уж по той ли по дороженьке
Тут ведут красную девицу,
Свет Настасьюшку Карповну,[77]
У ней ноженьки были скованы,
Белы рученьки назад связаны,
Очи ясныя платком завязаны.
Уж ведут ее два полка солдат
Ко тому дворцу государеву,
К государыне Анне Ивановне.
«Государыня Анна Ивановна,
Возьмите эту невольницу во палатушки».
Уж стала у ней спрашивать:
«Ты которую веру веруешь,
Уж которому Богу молишься?»
«Изволь выслать своих верных слуг,
Я тебе скажу правду-истину».
Государыня Анна Ивановна испугалася
И вскричала громким голосом:
«Уж вы слуги мои верные,
Возьмите эту невольницу,
Посадите в темну темницу
Под красное окошечко,
Которое на Неву реку».
Взглянула Настасьюшка Карповна
В то красное окошечко:
«Уж ты матушка Нева-река,
Ты теки в каменну Москву,
Ты скажи поклон верным-праведным
И отцу с матерью,
Что хотят меня казнить, мучить,
Топором острым, еще плахою,
Еще площадью, красною рубахою.
Ты прости-прощай верны-праведны,
Ты прости-прощай отец с матерью,
Ты прости-прощай весь мир-народ,
Ты прости-прощай два полка солдат,
Ты прости-прощай млад грозен палач,
Не прощаю одну государыню Анну Ивановну».

Не простила Настасья Карповна государыню, говорят хлысты, и Анна Ивановна умерла чрез три дня после казни «верных-праведных». Хлысты и тут, как и в большей части своих сказаний, путаются в хронологии. Императрица Анна Ивановна скончалась не чрез три дня, а чрез семь лет после казни хлыстов.[78]