В рядах социал-демократии отношение к экспроприациям было резко отличным у большевиков и у меньшевиков. Впервые этот спор развернулся в апреле 1906 г. на съезде в Стокгольме. Большевики, рассматривая экспроприации как одну из форм «партизанских боевых выступлений» против правительства, признавали экспроприации допустимыми, но только казенных сумм, обязательно под строгим контролем партии и с тем, чтобы добытые таким путем средства были обращены обязательно на работу по подготовке восстания. Меньшевики, наоборот, подчеркивая деморализующее влияние экспроприаций, призывали «бороться против выступлений отдельных лиц или групп с целью захвата денег под именем или девизом социал-демократической партии».
Захват казенных средств меньшевики считали возможным только в одном единственном случае: если власть в данной местности перешла в руки революционных органов. В подобных случаях меньшевики признавали возможность конфискации капиталов в государственном банке и в правительственных учреждениях, но исключительно по указанию этих органов революционной власти и при условии полной отчетности и гласности[40].
Стокгольмский съезд принял резолюцию меньшевиков, которая, таким образом, стала общеобязательным партийным решением по этому вопросу. Лондонский съезд в мае 1907 г. это запрещение подтвердил, дополнив его решением о роспуске всех специальных боевых дружин и групп, причем это решение прошло подавляющим большинством (блок меньшевиков с Бундом, польскими социал-демократами и частью социал-демократов Латышского края при воздержании значительной части большевиков)[41]. Тем не менее большевики не только после Стокгольмского, но и после Лондонского съезда продолжали сохранять во всяком случае некоторые из своих боевых дружин и проводили экспроприации, причем и политическое, и непосредственно практическое руководство этими выступлениями находилось в руках основной тройки БЦ «финансовой группы» последнего, т. е. Ленина, Богданова и Красина.
Особенно широкую деятельность в этой области развивали большевики Урала, с одной стороны, и Закавказья — с другой. И боевые организации, созданные в этих районах, и люди, стоявшие во главе их, были совершенно различными по типу. Уральские большевики, во главе которых стояли три брата Кадомцевых (Эразм, Иван и Михаил), делали попытки создания в подполье массовой рабочей милиции, разрабатывали далеко идущие военно-стратегические планы восстания на Урале и т. д., и свои экспроприации проводили главным образом для получения денежных средств на эту работу, а в БЦ передавали относительно лишь небольшую часть доходов от своих предприятий[42]. Группа же большевиков-боевиков Закавказья никакими большими планами восстания не задавалась и составляла небольшой, но тесно сплоченный кружок отчаянно смелых «удалых добрых молодцев» (Ленин называл их главаря С. Т. Петросяна-Камо «кавказским разбойником» и в этом определении была не одна только добродушная шутка, которая относилась не к одному только Камо), которые с южной романтикой были увлечены Лениным, жили впроголодь (ряд из них поумирал молодыми от туберкулеза), но мечтали совершить крупный «экс», захватить 200–300 тыс. руб. и принести их Ленину: возьми и делай, что знаешь[43].
Для нас важно прежде всего установить, что вся работа обеих этих групп проходила под непосредственным руководством не только всей указанной тройки, как целого, но и Ленина лично. Для Урала имеется прямое свидетельство в этом духе, исходящее, несомненно, от Э. Кадомцева. С. М. Познер в своих комментариях к «Протоколам Первой конференции военных и боевых организаций РСДРП» в совершенно категорической форме утверждает, что «ни одно важное предприятие на Урале не совершалось без ведома Ленина и „Любича“, И. А. Саммера» (последний был уполномоченным БЦ по сношениям с Уралом, прикрываясь в то же время официальным внутрипартийным положением «агента ЦК»). А за 1906–1907 гг. на Урале большевиками было проведено много десятков «эксов», большей частью мелких ограблений казенных винных лавок и т. д., но иногда и весьма крупных (при экспроприации почтового поезда на Деме, под Уфой, в августе 1906 г., в руки большевиков попало свыше 200 тыс. руб.). Из этих денег, как теперь известно[44], в кассу БЦ поступило 60 тыс. руб. (через того же Саммера).