– Дженни, – повторила Тесс, стараясь привыкнуть к перемене или переменам в этой повзрослевшей, более печальной девушке-женщине. Тесс раскрыла объятия, и Дженни немного неуверенно вошла в них. Немедленно Тесс ощутила аромат Дженни, запах взрослой женщины, исходивший от ее волос и кожи, затем Тесс почувствовала еще кое-что: груди, прижавшиеся к ее собственным. Тесс была уверена, что в прошлом году у Дженни не было и намека на груди. Может быть, поэтому Дженни держится так неуверенно. Может быть, она еще не привыкла к переменам в своей наружности. Тесс вдруг вспомнила себя, неуклюжего подростка, и решила, что Дженни, ее Дженни, не должна ее стесняться. В конце концов, они были союзницами. Подругами.
– Боже мой, девочка! – воскликнула Тесс, выпустив Дженни из объятий. – Какая ты необыкновенная.
Дженни отвела от лица прядь густых волос. Ее бледные ненакрашенные губы почти улыбались.
Тесс некоторое время рассматривала ее, стараясь скрыть изумление. Дженни превратилась в такую же красавицу с матовой кожей, какой была ее мать, с такой же стройной пропорциональной фигурой, как у ее матери в молодости. Искорка зависти вспыхнула и тут же потухла в душе Тесс. Если Дженни чувствует себя неловко, то ей нужна подруга, но никак не взрослая женщина, которая смотрит на нее, открыв рот. Тесс снова обняла девушку.
– Что ж, видимо, это действительно ты. Давай-ка найдем твой багаж.
Дженни направилась к багажному отделению.
– Знаете, у меня четыре места, – объявила она.
– Целых четыре? Господи, ты раньше приезжала всего с одним чемоданом.
– Мне почти пятнадцать, тетя Тесс. Мне нужно больше вещей.
Водитель вынимал багаж и ставил его на панель, и Тесс уже хотела узнать у Дженни, какие ее чемоданы, но Дженни решительно выступила вперед и забрала свой багаж с уверенностью подростка, который справится с любой ситуацией.
– Вам нетрудно будет его нести? – спросила она, подавая Тесс рюкзак. – Я понесу остальное.
Тесс хотела было запротестовать и взять такси, но вовремя остановилась, наблюдая, как Дженни подхватила остальные три сумки, поместив одну под мышку на по-новому округлившееся бедро. Сопротивляться авторитету Дженни было все равно что глазеть на нее открыв рот.
Тесс взяла рюкзак.
– Знаешь, Гровер очень по тебе скучал.
– Я тоже по нему скучала, – сказала Дженни. – Что, мы идем прямо домой?
«Домой», – повторила про себя Тесс. Пусть Дженни изменилась, она все равно осталась той же Дженни, и летом, когда она приезжала, Тесс особенно ощущала уют своего маленького владения. Тесс двинулась вперед.
– Конечно же, домой. Надеюсь, у нас хватит места, чтобы разместить твои вещи.
– Идемте быстрее, – попросила Дженни. – Я хочу вам что-то показать.
– Твоя мать знает, что ты взяла его с собой? – спросила Тесс.
Дженни вкратце рассказала о смерти бабушки, завещании и искусно разукрашенном тонкой работы яйце Фаберже, которое сейчас разглядывала Тесс, повернув его к свету.
Дженни сидела на краю двуспальной кровати, подобрав под себя длинные ноги. Гровер свернулся рядом с ней, положив на подушку мокрую морду. Дженни почесала собаку за ухом.
– Я же сказала вам, что это мое яйцо. Бабушка Хобарт мне его завещала.
Тонкая полоска золотого кружева с вкрапленными в него маленькими жемчужинами опоясывала розовое яйцо. Тесс попыталась удержать в памяти все замысловатые детали, чтобы позже, если удастся, передать их красоту в стекле; она также старалась не думать о том, как это было бы, если бы она, а не Чарли вышла замуж за Питера и жила в окружении таких удивительных сокровищ.
– Да, – наконец подтвердила Тесс, – оно очень красивое.
– Откройте его, – сказала Дженни. – Там внутри сюрприз.
Тесс осторожно открыла хрупкое яйцо. Внутри оно было отделано серебром, а посередине, на красной бархатной подушечке, стояла крошечная золотая фигурка лошади с платиновой гривой.
– Боже мой, какая красота, – прошептала Тесс.
– У бабушки было три таких яйца. Правда, не императорские, не те, которые изготовляли для царей. Те стоят целые миллионы.
– Наверное, это тоже стоит хорошенькую сумму, – заметила Тесс, не отрывая взгляда от крошечной лошади.
– Двести—триста тысяч долларов, – ответила Дженни. – Именно поэтому его не следует держать в каком-то шкафу, где его никто не видит, кроме прислуги.
В голосе Дженни звучало возмущение, даже гнев. Тесс закрыла яйцо и снова посмотрела на него, чувствуя, как в ее душе нарастает раздражение. Уж не считает ли Дженни, что ее возраст дает ей право принимать все как должное и не замечать, насколько ей повезло в жизни.
С другой стороны, подумала Тесс, разве четырнадцатилетние не принимают все как должное? Разве сама она в этом возрасте не вела себя точно так же?